— Все в руках Господа, сударыня.

— Однако нельзя забывать о другом предположении. Пришло время выступить в роли опекунши и наставницы, ваше величество, пора сказать правду королю.

— Это было бы жестоко.

— В политике не бывает жестокости, а точнее, жестокость называется необходимостью, и от нее нельзя отмахнуться в угоду прихоти. Время не ждет, и вы должны принять решение.

— К сожалению! И что вы предлагаете мне, сударыня?

— То, с чем согласились вы сами; бремя тяжелое, но оно вам по силам, я в этом убеждена. Поверьте мне, ваше величество, вам предстоит прожить еще долгие годы и сыграть прекрасную роль. Это говорит вам друг. Последуйте моему совету. Возьмите в свои руки бразды правления и ведите честную игру с Австрией. Граф фон Мансфельд — человек ловкий, преданный, он готов служить вам. Вы должны сказать свое слово. Ваша судьба зависит только от вас. Когда-нибудь вы вспомните о том, что я сейчас говорю.

— Что я должна делать? Чего вы хотите? Я прекрасно вижу, что вы исполняете какую-то миссию при моей особе, так объяснитесь же откровенно.

— Вот такой вы мне нравитесь! Как вы сказали, ваше величество, откроем карты, а ответ дадите потом. Очень важно, чтобы король составил завещание.

— В его возрасте?!

— У человека, который неспособен к жизни, нет возраста, сударыня. Королю уже сто лет. Никто, кроме вас, не может ему об этом сказать. А вы скажете?

— Вы, сударыня, возлагаете на меня чрезвычайно жестокую миссию; однако сделать это необходимо для блага Испании: я скажу моему супругу о завещании.

— Когда?

— Понадобится несколько дней, чтобы подготовить короля, если я не хочу убить его этим разговором, сударыня.

— И кто будет назван в завещании короля? Кто будет его преемником?

— Есть несколько претендентов, сударыня, вам это известно…

— Среди них два основных, — добавила графиня Суасонская, пристально глядя на королеву. — Эрцгерцог, сын. его величества императора, и один из сыновей дофина, ваш августейший родственник.

— Да, сударыня.

— Кому из них отдает предпочтение ваше величество?

— Тому, у кого больше прав.

— У кого же их больше?

— Не знаю. Я не изучила этот вопрос: он далеко не прост. Мне необходимо просвещенное мнение других людей, чтобы решить его.

— Австрийская династия повелевает в Испании уже давно, ее права бесспорны.

— Да, сударыня, но и французская династия пустила корни в Испании: моя бабка Анна была испанка, так же как моя тетка Мария Тереза. Прямыми наследниками, по женской линии, французские Бурбоны являются в такой же степени, как и императоры Германии. У них те же права, с моей точки зрения.

— Вы так считаете, ваше величество?

— Теперь остается взвесить выгоды такого шага, союзнические обязательства, политические направления. Это очень серьезный вопрос, как мы только что говорили, и я не беру на себя смелость решать его, предварительно не изучив.

— Вы не упомянули об отказе Людовика Четырнадцатого от своих прав на испанский престол, хотя это убедительный довод.

— Насколько мне известно, Людовик Тринадцатый от своих прав не отказывался.

— Да и стоит ли задумываться сейчас об этом отказе?.. Надо считаться только с интересами государства, а интересы государства — на стороне Австрийского дома.

— Я бы не торопилась с выводами,

— Будьте осторожны, ваше величество, умоляю вас, будьте осторожны.

Королева с удивлением посмотрела на г-жу де Суасон, в словах которой прозвучали и угроза и предостережение. Она до конца не осознала, какое впечатление произвела на нее последняя фраза графини, но смертельный холод сковал ее с головы до ног. Она побледнела и несколько секунд хранила молчание.

— Ваше величество, — продолжила графиня, — вы знаете, насколько я к вам привязана. Вам известно, как я любила вашу бедную матушку и как оплакивала ее смерть. У нее отняли любовь двора, боготворившего ее. Она умерла в течение нескольких часов, потому что ее мужа окружали ее смертельные враги, а она мешала Лотарингскому дому и фаворитам. Помните об этой кончине: она была неожиданной и очень печальной. Как жестоко умереть в двадцать семь лет!

Дрожь пронзила Марию Луизу до мозга костей. Сердце ее привели в смятение взгляд г-жи де Суасон и воспоминание о матери, вызванное темой разговора. Она почувствовала невидимую опасность, которая окружала ее. Земля зашаталась под ее ногами; ей не хватало воздуха. То было жуткое ощущение. Я видела ее письмо королеве Сардинии, в котором она дрожащей рукой изобразила эту сцену. Королева предчувствовала свою судьбу и сама рассказывала, как по ночам она просыпалась от страха, во сне увидев себя в могиле. Что-то страшное надвигалось на нее.

Ужасное происшествие, о котором стоит рассказать подробнее, усилило эти страхи.

Мария Луиза написала королеве Сардинии, написала Мадам и Месье, написала ныне покойному королю; ее письма были полны опасений и тревог, вызванных разговорами с графиней и состоянием здоровья короля. Она без конца повторяла одно и то же:

«Я боюсь, помогите мне!»

В одном из писем к Людовику XIV она упомянула о завещании и задала вопрос, что ей делать. Король ответил, что не может дать ей совета, что она должна следовать голосу совести, помня о своей привязанности к Франции, и выполнять свой долг.

В таком настроении, в полном замешательстве, королева отправилась в Эскориал, где Карл II намеревался провести две недели, а она собиралась, как обещала графине Суасонской, приступить к исполнению своей тяжкой задачи.

Двор отправился в Эскориал. Графиня, официально не принятая ее величествами, не могла присоединиться к придворным; но была найдена уловка: по просьбе королевы настоятель монастыря иеронимитов предоставил ей покои в аббатстве. Им обеим необходимо было видеться, чтобы Мария Луиза смогла выполнить обещание.

Король находился в мрачном настроении, и к нему нелегко было подступиться. Королева виделась с ним крайне мало и неизменно в присутствии духовника, не отходившего от него ни на шаг. Вместо того чтобы остановиться во дворце королей Испании, прилегающем к монастырю и церкви, Карл II расположился в скромных покоях, выстроенных для Филиппа II, куда этот монарх удалялся в дни покаяния. Зарешеченное окно выходило на клирос часовни, и отсюда король день и ночь мог слушать службы монахов. У королей Испании странные причуды!

По утрам королева на два-три часа приходила к королю, все остальное время она проводила с г-жой де Суасон, и та неустанно подталкивала ее к выполнению задуманного. Никакие придворные обязанности в Эскориале не исполнялись, главным образом из-за тех порядков, которые установил здесь король. Все сидели в своих комнатах, печаль и уныние витали в стенах великолепного жилища, где вполне можно было умереть от тоски. Несчастная Мария Луиза еле выдерживала напряжение, ее молодость увядала в этой скорбной атмосфере — королева была похожа на цветок, сорванный со стебля.