Но иногда, если открывались все окна, ветер обдувал передние сиденья новой машины Пола Биллоуса, особенно когда они с Эми ехали узкими окольными дорогами, где ели и сосны нависали с обеих сторон. Потом можно было сделать глоток прохладной сырости, вдыхая крепкий запах земли и хвои, который вызывал странный трепет внизу живота у Эми. Конечно, это было желание, она хотела мистера Робертсона.

Ей нравился Пол, он принес свободу, он ездил с ней куда глаза глядят. И он был к ней добр.

— Ты пончики любишь? — спросил он ее однажды.

— Люблю, — ответила Эми.

Его улыбка всегда была непритворной, мальчишеской и всегда немного запоздалой, будто мысленно он всегда находился где-то в другом месте. Он на все реагировал медленно, немного отчужденно, выдержав крошечную паузу, и именно это мешало их сближению. Вместо этого была договоренность, негласное признание того, что на уме у них были другие.

Кафешка, где можно было купить пончики, находилась у кольцевой развязки на окраине города. Пол курил «Мальборо», пил кофе и с приятной, но рассеянной улыбкой смотрел, как Эми приканчивала второй пончик.

«Мальборо» для нее были слишком крепкими (она содрогалась от кашля, затягиваясь), и он купил ей у кассы пачку сигарет, которые она обычно курила в лесу со Стейси, и сказал, что Эми может держать их в бардачке, раз боится брать домой.

— Я могу вернуть тебе деньги, — сказала она.

— Не бери в голову. — Он слегка прикоснулся к ее спине, когда они шли через парковку.

Сев за руль, он вставил ключ в замок зажигания, а затем полез под сиденье и достал коробку — старомодный сигарный ящик с крышкой.

— Глянь, — сказал он, и она наклонилась к нему.

Это была коллекция иностранных монет и ювелирных изделий, но особенно ее восхитили серьги: на каждой была небольшая полоска золота, инкрустированная жемчугом и бледно-зелеными камнями, а в нижней части каждой сережки качался красный камешек, так что серьги были похожи на пару изысканных восклицательных знаков.

— Ах, ну и красотища, — сказала Эми, вынимая их из коробки и медленно перебирая в руках.

— Хочешь — возьми себе! — сказал Пол.

Она покачала головой и положила серьги обратно в сигарный ящик.

— Где ты взял все это?

Он не ответил, только усмехнулся, покосившись на ящик, и она поняла, что это все — краденое.

— Ты разбираешься в старинных монетах? — спросил он, взяв одну из монет. — Что это такое вообще?

Из вежливости она взяла монету и повертела в руке.

— Нет, я в них ничего не понимаю.

Он забрал монету, посмотрел на нее равнодушно и бросил в коробку.

— Наверное, я мог бы продать их, но кто купит это дерьмо?

— Отвези в Бостон, — предложила Эми. — Может, где-нибудь там.

Он уставился на ящик, лежащий на коленях. В лице его было столько усталости, как будто содержимое сигарного ящика было обременительно.

— Ты уверена, что не хочешь сережки? — снова спросил он. — Они тебе очень идут.

Она опять покачала головой.

— У меня уши не проколоты, это же не клипсы, — пояснила она.

— Ну да. — Он оторвался от сережек и, наклонившись к ней, внимательно посмотрел на ее мочки. — А почему? Ты боялась, что будет больно?

— Мать не разрешает.

— Вон оно что.

Пол положил сигарный ящик обратно под сиденье и завел машину. Потом нажал на прикуриватель и постучал сигаретой, разминая. Эми тоже открыла бардачок и взяла «Мальборо» из пачки. Они сидели с сигаретами в руках, дожидаясь, когда прикуриватель щелкнет и выскочит из паза. Она думала, что это замечательно — вот так сидеть и курить когда захочется.

Он, как обычно, сначала прикурил сигарету для нее, а затем выехал со стоянки, сжимая сигарету своими сочными губами. Выехав на шоссе, Пол прибавил газу.

— Она думает, что если я проколю уши, то на очереди будет нос, — прокричала Эми, заглушая ветер. — Обычная чепуха, как всегда.

Она затянулась и пустила колечко дыма.

— Вот кретинка. А твоя тоже больная на голову?

— Нет. — Пол пожал плечами, высунул локоть в открытое окно машины и зажал сигарету между большим и указательным пальцами. — Но достает, конечно.

Эми взяла сигарету, копируя Пола, и тоже положила локоть на окно.

Они долго молчали, пока Пол не сказал:

— У Стейси уши проколоты.

Когда он поцеловал ее, она не возражала. Он въехал к ней во двор, и она вспомнила, когда он наклонился к ней (с доброй, рассеянной улыбкой на полных губах), что целовалась с мистером Робертсоном на том же самом месте.

Она испытала мимолетное чувство гордости, не такое, как пару лет назад, когда она завоевала скаутские призы, а некое тревожное облегчение, связанное с тем, что она, фигурально говоря, выиграла еще один приз.

Она теперь была юной женщиной, и ее хотели мужчины. Не только один, конкретный, но и другой тоже — тому свидетельством были сочные губы Пола Биллоуса, приближающиеся к ее губам. И это было свидетельством того, что она уже знала, как себя вести, она уверенно закрыла глаза и впустила его язык в свой рот, два опытных профи — ни дать ни взять.

Но все было иначе. Губы Пола были мясистей и мягче, чем у мистера Робертсона. И не было торопливой, безрассудной разведки во рту, это скорее был спокойный, дружеский «засос». Это слово пронеслось в голове, она целовалась с Полом и пыталась вспомнить, где она его впервые услышала. В коридоре школы, вероятно, и она представила коридор школы, ряды бежевых шкафчиков для одежды и учебников, она думала, как глупо целоваться и в то же время воображать бежевые металлические шкафы (тут она повернула голову услужливо, когда Пол повернул свою). И тогда она вспомнила это слово еще раз, «засос», и вообразила себя в кресле стоматолога, когда рот наполняет слюна и она ждет, чтобы ее отсосали маленьким вакуумным шлангом (язык Пола вернулся к нему в рот, и они снова откинулись на подушки).

— Может, все-таки возьмешь серьги? — спросил он. — Когда-нибудь ты же проколешь уши?

— Ладно. — Она думала, что глупо было вспоминать о стоматологе, целуясь.

Вечером Эми сидела на диване перед телевизором и ждала, когда же наступит ночь. Она-то думала, что целовать другого — то же самое, что целовать мистера Робертсона. Те же самые ощущения. Она думала, что язык, и зубы, и губы, касающиеся друг друга, вскружат ей голову и наполнят счастьем. Она думала, что, пока мистер Робертсон недосягаем, удовольствие позажиматься с кем-нибудь еще совсем не предосудительно. Эми выглянула в окно. Уже стемнело — на оконном стекле мелькало отражение экрана телевизора.

— Честное слово, — сказала Исабель, сидя в кресле и распутывая клубок, — никогда у нас на работе не было такой напряженной атмосферы, как сейчас.