— Вот как это делается, — коротко объяснил Жан-Ив, протягивая ей чистую тряпку. Амадея немного привела себя в порядок. Поразительно, как у них все четко отлажено! Они действовали на редкость собранно, как партнеры в балете, чем произвели на Амадею сильное впечатление. Но она понимала, что так бывает не всегда. Иногда случаются и проколы. А если немцы их поймают, обязательно пристрелят в назидание всем остальным. Такое происходило по всей Франции, и примером тому служила трагедия с братьями Жан-Ива, за которых Амадея, как и обещала, молилась вчера ночью.

— Они чаще приземляются или просто сбрасывают тюки на парашютах? — тихо спросила Амадея, желая побольше узнать об их работе и о том, что ожидается от нее.

— Когда как. Иногда сбрасывают и людей. Стараются не приземляться. Это слишком опасно.

Еще бы не опасно!

— А что теперь будут делать эти люди?

— У каждого свое задание. Иногда мы их прячем. Но чаше они просто уходят. Они выполняют поручения англичан. Труднее переправить их отсюда. Бывает, что дело кончается плохо, — только и сказал Жан-Ив.

Жорж молчал, исподтишка наблюдая за Амадеей и Жан-Ивом. После ее ухода он стал подшучивать над Жан-Ивом. Они были старыми друзьями, многое пережили вместе и полностью доверяли друг другу.

— Похоже, она тебе нравится? — ухмыльнулся Жорж.

— Не говори глупостей! Она монахиня, — одернул его Жан-Ив.

— Да ну? — ахнул Жорж. — А не похожа!

— Потому что одета как все! А если облачится в монашеское одеяние, наверняка вылитая монахиня! Ну знаешь, все эти штуки, которые они носят.

Жорж почтительно кивнул.

— Неужели она вернется в монастырь? — с явным сожалением спросил он.

Жан-Ив в душе был абсолютно с ним согласен, однако с деланным равнодушием пожал плечами.

— Говорит, что вернется, — вздохнул он, сворачивая на дорогу к ферме, где они жили и числились работниками.

— Может, ты сумеешь ее переубедить? — хмыкнул Жорж.

Жан-Ив ничего не ответил. Он и сам задавался тем же вопросом.

А предмет их разговора, Амадея, стояла в этот момент на коленях, благодаря Бога за то, что сегодня все закончилось благополучно. Правда, Амадея немного недоумевала, можно ли благодарить Бога за то, что Он помог получить оружие, которым скорее всего будут убивать людей. Но разве у них есть иной выход?

Она надеялась, что Господь поймет все правильно.

В ту ночь девушка долго стояла на коленях, каялась в грехах, молила Бога простить ее и легла в постель почти перед рассветом.

Уже в начале шестого Амадея встала и пошла доить коров. Когда хозяева спустились вниз, завтрак стоял на столе. Ничего роскошного: овсянка, фрукты и желудевый кофе. Но Амадее он казался пиршеством по сравнению с тем, что она ела в лагере. Она по-прежнему утром и вечером благодарила Бога за свое чудесное спасение.

Этим утром Амадея была особенно молчалива: она раздумывала о том, что произошло вчерашней ночью.

В течение нескольких следующих недель самолет прилетал еще дважды, в один из прилетов он приземлялся. В сентябре — снова, и на этот раз он сбросил на парашютах двух британских агентов. Одному не повезло: он вывихнул ногу, и его пришлось спрятать на ферме. Некоторое время ему было трудно ходить, и Амадея ухаживала за ним.

В октябре на ферму нагрянули немцы: шла рутинная проверка документов. Кроме того, они искали партизан и поэтому прочесывали всю округу. При виде солдат у Амадеи едва не остановилось сердце. Она едва нашла в себе силы протянуть им документы. Но очевидно, немцы ничего не заподозрили, потому что молча вернули ей паспорт, захватили несколько корзин с фруктами и удалились, не найдя ничего необычного в том, что старой, изуродованной ревматизмом женщине понадобилась помощница по хозяйству.

Вечером Амадея обо всем рассказала Жан-Иву. Они ехали встречать очередной самолет. В эту ночь им сбросили не только оружие и боеприпасы, но и солдатские пайки.

— Я страшно испугалась, — призналась девушка.

— Я тоже иногда боюсь, — честно ответил Жан-Ив. — Никому не хочется умирать.

— И все-таки лучше умереть, чем снова попасть туда, где я была, — выпалила Амадея.

— Ты очень храбрая, — пробормотал Жан-Ив, любуясь ею при лунном свете. Ему нравилось и разговаривать, и работать с Амадеей. Иногда он приходил на ферму только для того, чтобы поболтать с ней. Теперь, после гибели братьев, он остался совсем один, а рядом с Амадеей ему было так приятно находиться! Жан-Ив объяснял это тем, что у нее доброе сердце.

Но не только ее доброе сердце привлекало его в Амадее. Ему нравилось в ней все. Но в этом он не признавался. Жан-Ив боялся оскорбить или отпугнуть ее. Амадея много рассказывала о монастыре — единственном мире, который она знала и о котором сильно тосковала. Он восхищался невинностью Амадеи и ее силой. Странное сочетание, но так оно и было. Эта девушка никогда не отказывалась ни от какой работы, всегда выполняла свой долг и не боялась рисковать. В храбрости она не уступала мужчинам. Это заметили все члены ячейки и прониклись к Амадее уважением.

Всю осень и зиму она работала вместе с ними. Жан-Ив научил ее пользоваться рацией, заряжать автомат и стрелять по мишеням. Амадея оказалась удивительно метким стрелком, обладала хорошей реакцией и быстро соображала. И у нее никогда не дрожали руки.

За два дня до Рождества они с Жан-Ивом переправляли четырех еврейских мальчиков в Лион. Отец Жак обещал взять их к себе, но не смог, поскольку боялся подвергнуть опасности остальных. Поэтому они отвезли детей к Жану Мулену. Один из мальчиков заболел, и Амадея всю дорогу держала его на руках и трогательно ухаживала за ним.

— Ты поразительная женщина, Амели, — восхитился Жан-Ив на обратном пути. Их только что остановил немецкий патруль и проверил документы.

— Это моя подружка, — небрежно бросил Жан-Ив солдату, слишком пристально смотревшему на девушку.

Тот кивнул и улыбнулся.

— Счастливчик! Веселого Рождества! — И махнул рукой, пропуская их.

— Грязный бош, — прошипел Жан-Ив и, обернувшись, добавил: — Хотел бы я, чтобы это было правдой.

— Ты о чем?

— Я сказал, что хотел бы, чтобы ты была моей подружкой.

— Глупости, — встрепенулась девушка. — Все это глупости. Выбрось их из головы.

Она говорила тем назидательным тоном, каким мать журит непослушного сына. Жан-Ив ухмыльнулся. В этот момент он ничуть не походил на героя, постоянно рискующего жизнью во имя Франции.

— Ну уж нет. И это вовсе не глупости. По-моему, нет ничего глупее, чем запереться в монастыре до конца жизни. Вот это полный идиотизм.

— Ничего подобного. Это моя жизнь, и она мне нравится.

— Почему? Чего ты боишься? От кого скрываешься? Что тут такого ужасного?