— Надеюсь, мы поужинаем вместе после этого — будет возможность поболтать.

Сердце у Эдди екнуло. Неужели она имела в виду ужин на двоих? Но даже Эдди понимал, что рассчитывать на это не приходится. Она имела в виду — с Карлом, с Мелиссой и, несомненно, с этим фамильярным новым редактором из «Рэндом хауса», не говоря уже о его больших бесцеремонных ладонях. И все же, может быть, Эдди удастся улучить с ней минутку наедине. А если нет — может, получится договориться с ней о более поздней встрече тет-а-тет.

По лицу его гуляла идиотская улыбка — настолько он был поражен ее приятным — некоторые сказали бы «красивым» — лицом. Верхняя губа Рут была точной копией верхней губы Марион, полные груди, слегка покачивающиеся при ходьбе, были у нее тоже материнские, вот только без высокой талии Марион груди Рут казались великоваты для нее. И у нее были короткие, сильные ноги, как у Теда.

Дорогая черная футболка изящно сидела на Рут. Эдди показалось, что эта футболка из какого-то шелковистого материала, более тонкого, чем хлопок. И джинсы на ней были непростые — тоже черные, в обтяжку. Эдди видел, как она отдала свой жакет редактору — сшитый на заказ кашемировый жакет, подобранный под футболку и джинсы. Рут не хотела быть в жакете во время чтений — ее поклонники желали видеть футболку, решил Эдди. У Рут Коул явно были не просто читатели — у нее были поклонники. Эдди испытывал трепет при мысли о том, что ему предстоит выступать перед ними.

Когда Эдди вдруг понял, что Карл в эти мгновения представляет публике его, Эдди, он предпочел отключить слух. Неприятного вида рабочий сцены уступил Рут свой стул, но она предпочла стоять, переминаясь с ноги на ногу, словно собиралась играть в сквош, а не читать.

— Моя речь… — прошептал Рут Эдди. — Я ею не очень доволен. Вся правка потекла.

Она приложила свой короткий указательный палец к губам. Когда он замолчал, она подалась вперед и прошептала ему в ухо:

— Спасибо, что не написали обо мне. Я знаю, что вы могли бы.

Эдди онемел. Только услышав ее шепот, понял он, что у Рут голос матери.

Потом Рут подтолкнула его к сцене. Поскольку Эдди не слушал вступительного слова Карла, то он и не знал, что Карл и аудитория — а это была аудитория Рут Коул — ждут его.

Рут всю свою жизнь ждала встречи с Эдди О'Харой; с того самого дня, когда Рут впервые услышала об Эдди и ее матери, она хотела встретиться с ним. А теперь ей было тяжело видеть, как он идет к сцене, потому что он уходил от нее. Поэтому она стала смотреть на Эдди на телевизионном мониторе. С точки зрения камеры — а это была и точка зрения аудитории — Эдди не уходил, а приближался, он был обращен лицом к залу и публике.

«Наконец-то он идет ко мне!» — представляла себе Рут.

«Но что, черт побери, моя мать могла найти в нем?» — недоумевала она.

Какой жалкий, несчастный человек! Она разглядывала его в черно-белом цвете на маленьком экране телевизионного монитора. Вид у него в таком примитивном изображении был моложавый — она видела, каким он, наверно, был хорошеньким мальчиком. Но хорошенький мужчина не может быть привлекательным перманентно.

Когда Эдди О'Хара начал говорить о ней и о ее творчестве, Рут принялась размышлять над привычным и мучительным вопросом: а есть ли в мужчинах что-нибудь такое, что привлекало бы ее перманентно?

Мужчина должен быть уверенным в себе, думала Рут; в конечном счете ведь все мужчины родились для того, чтобы быть агрессивными. Но в то же время из-за своей тяги к самоуверенным, агрессивным мужчинам она нередко оказывалась вовлеченной в довольно сомнительные отношения. Она никогда бы не отнеслась снисходительно к физической агрессии, и до сего времени насилие обходило ее, но не некоторых из ее подружек. Рут считала, что ее подруги, по крайней мере отчасти, сами в этом виноваты. Хотя Рут и не доверяла собственному чутью относительно мужчин и относилась к ним скептически, она, как это ни удивительно, была убеждена, что при первом же свидании может обнаружить в мужчине склонность к насилию.

В запутанном мире секса это было одним из немногих качеств, которыми Рут гордилась в себе, хотя Ханна Грант, которая была лучшей подругой Рут, не уставала повторять, что ей всего лишь везло. («Тебе просто никогда еще не попадался нужный тип, то есть, я хотела сказать, ненужный, — говорила ей Ханна. — У тебя еще не было такого рода свидания».)

«Мужчина должен уважать мою независимость», — думала Рут. Она никогда не скрывала своего скептического отношения к супружеству, а тем паче к материнству. И тем не менее мужчины, которые признавали ее так называемую независимость, нередко демонстрировали самую неприемлемую форму безответственности. С неверностью Рут никогда бы не примирилась, она требовала преданности даже от совсем недавнего любовника. Может быть, она просто была старомодной?

Ханна нередко подсмеивалась над Рут за ее, по определению Ханны, «противоречивое поведение». За свои тридцать шесть лет Рут ни разу не жила с мужчиной, но в то же время от каждого текущего любовника она требовала верности, не живя с ним. «Я не вижу здесь ничего "противоречивого"», — говорила Рут Ханне, но та считала себя куда более сведущей в отношениях между мужчинами и женщинами. (Рут полагала, что самомнение Ханны основано лишь на количественном факторе, по которому та явно превосходила Рут.)

По стандартам Рут (да даже по куда более либеральным сексуальным стандартам, чем у Рут), Ханна Грант была неразборчива в связях. Когда Рут собиралась начать чтение отрывков из своего нового романа в «Уай» на Девяносто второй улице, а Ханна, как и Эдди, опаздывала, Рут рассчитывала, что та встретит ее в комнате отдыха до начала чтений, но теперь опасалась, что она появится слишком поздно и ее не впустят, хотя место для нее было зарезервировано. Это было вполне в духе Ханны. Наверно, встретила какого-нибудь парня и зацепилась языком. (Ханна вполне могла зацепиться и не языком.)

Вернувшись взглядом к маленькому черно-белому экрану, Рут попыталась сосредоточиться на том, что говорит Эдди О'Хара. Ее не раз представляли публике, но никогда этого не делал бывший любовник ее матери; однако в самой его речи не было ничего исключительного.

«Десять лет назад», — начал Эдди, и Рут опустила голову на грудь; теперь, когда молодой рабочий сцены предложил ей стул, она не отказалась: если Эдди начал с самого начала, то Рут понимала — ей можно присесть.

«Действие опубликованного в 1980 году, когда ей было всего двадцать шесть, — нараспев говорил Эдди, — первого романа Рут Коул "Тот же самый родильный приют" происходит в небольшом поселке в Новой Англии, который известен тем, что там всегда встречали поддержку группы, ведущие альтернативный образ жизни. Там в свое время процветали социалистическое и лесбийское сообщества, но потом их представители куда-то рассеялись; преуспевал там когда-то колледж с сомнительными критериями приема студентов — он существовал только для того, чтобы предоставить студентам-четырехгодичникам отсрочку от призыва на Вьетнамскую войну. Когда война закончилась, колледж закрылся. И вот, в течение шестидесятых и начале семидесятых — до решения Верховного суда по делу Ро против Уэйда, легализовавшего в 1973 году аборты, — в поселке существовал и небольшой родильный приют. В те годы, когда эта процедура считалась незаконной, было известно — по крайней мере на местном уровне, — что врач приюта делает аборты».