Например, когда 24 мая 1683 года хозяйка борделя на Морк-лейн в Лондоне, Изабел Баркер, предстала перед судом, она клялась, что «честно зарабатывала себе на жизнь», несмотря на показания нескольких женщин о том, что они застали своих мужей выходящими из ее дома поздно ночью. Изабел была признана невиновной, потому что сумела найти нескольких людей, давших показания в ее пользу. Если принять во внимание тот факт, что за содержание борделя в Лондоне XVII века взимался большой штраф, за которым следовало тюремное заключение и позорный столб, можно понять, почему Изабел не была полностью честна, когда уверяла, что абсолютно ничего не знала о «распутных людях» и «плотских утехах». Судебные записи того времени многое рассказывают нам о законах и торговле сексуальными услугами, но они не могут объяснить, кем на самом деле была Изабел, как она отнеслась к обвинениям — мы знаем только, что она все отрицала. Нам ничего не известно также о мужчинах и «распутных женщинах», которых разъяренные жены застали в доме Изабел. Мы не знаем, кем они были, как относились к Изабел и тогдашним законам. Живой опыт обычных людей нам совершенно недоступен. Мы словно глядим в историю сквозь грязное окно: видим силуэты, цвета и движения, но лишены полной и четкой картины.

Хотя непредвзятые личные свидетельства остаются большой редкостью, по имеющимся материалам все же можно понять, как выглядели структуры, определяющие сексуальный опыт человечества. В своей книге я исследовала различные нити: религию, медиа, законодательство, политику и экономику, чтобы сплести их в сложный и красивый гобелен человеческой сексуальности. А закончить эту книгу я хочу вопросом: какую картину сегодня создаем мы сами для историков будущего?

Отношения к сексуальности в нашем мире весьма различны. В Саудовской Аравии, Пакистане и Сомали супружеская измена вне закона. Нарушителей ожидают штрафы, тюремное заключение, порка и даже смерть. В семидесяти странах преступлением считается гомосексуализм, а в Мавритании, Судане, Северной Нигерии и Южном Сомали геев ждет смерть. Хотя отношение к сексуальности на Западе можно считать относительно прогрессивным, тем не менее оно не единообразно. На каждого секс-позитивного, полиамурного, пансексуального человека всегда найдется моногамный гетеросексуал, который считает гомосексуальность извращением. На каждого убежденного нимфомана найдется асексуал, который вообще не может понять, к чему весь этот шум. И на каждую убежденную феминистку, с плакатами отстаивающую свои права, всегда найдется свой возмущенный Джон Смит, который не может понять, почему ему запрещают шлепать и щипать женщин за зад. Как скажет любой, кто провел в социальных сетях более двух минут, сегодняшние споры о сексуальности и вопросах пола бывают яростными и зачастую весьма токсичными.

Но люди хотя бы стали говорить. Сегодня мы можем заявлять о своей сексуальности свободнее, чем когда бы то ни было. Конечно, нам предстоит пройти еще больший путь, прежде чем секс станет комфортной темой, но мы никогда не были более инклюзивными, либеральными и толерантными, чем сегодня. Могу уверенно сказать, что не все люди в мире имеют такую привилегию. Тот простой факт, что многие из нас сегодня могут свободно говорить и выражать свою сексуальность, — это замечательно. Никогда прежде мы не были так готовы говорить, слушать и уважать точку зрения и опыт других. И хотя предубеждения все еще сохраняются, хотя в мире продолжает существовать стигматизация и сексуальное невежество, голоса разума уже слышны и основы заложены.

Возможно, наше время войдет в историю как время сексуального согласия. Споры вокруг сексуального сознания не новы — практически каждая культура в истории запрещала сексуальное насилие и осуждала изнасилование. Но в разных культурах существовало разное представление об изнасиловании. В Древнем Риме изнасилование считалось преступлением, только если жертва являлась свободным гражданином Рима. Рабы гражданами не являлись, поэтому, по мнению римлян, изнасиловать рабыню невозможно — ведь у нее не было права сказать «нет».

Точно так же изнасилование считалось преступлением и у англосаксов, но серьезность преступления зависела от статуса жертвы, а не от действий насильника. Некоторые ранние англосаксонские законы предусматривали наказание за изнасилования — например, законы короля Этельберта Кентского (560–616). В законах Этельберта есть наказание за похищение, супружескую измену и нападение — в частности, за сексуальное нападение и в особенности — за сексуальное нападение на свободную девственницу. Закон гласил: «Если кто-то возьмет деву силой, [он должен заплатить] хозяину 50 шиллингов и затем купить у хозяина его согласие [на брак]». На взгляд англосаксов, это было вполне разумно с финансовой точки зрения. Женская девственность высоко ценилась на брачном рынке, и ее потеря существенно снижала шансы женщины на удачный брак. Если девушка не могла выйти замуж, ее семье (хозяину) приходилось содержать ее и дальше, поэтому ему нужно было выплатить компенсацию. То, что жертве приходилось выходить замуж за насильника, было чистым варварством, но и это тоже имело финансовый смысл в глазах англосаксов, которые считали, что, если ты что-то испортил, значит, должен это купить. На взгляд англосаксов, ущерб от такого преступления был не телесным или эмоциональным, а финансовым.

Викторианцы также активно обсуждали вопрос сексуального согласия и спорили о том, что считать изнасилованием, а что простой «шуткой». Одно дело привлекло внимание всего английского общества, и споры о различии между «играми» и реальным насилием возобновились с новой силой. Все произошло 26 декабря 1837 года в трактире «Артишок» в лондонском квартале Холборн. Кэролайн Ньютон откусила Томасу Сэвиленду левую ноздрю, когда тот попытался поцеловать ее, не спросив разрешения и согласия. Судя по показаниям разных свидетелей, Кэролайн после то ли «проглотила откушенную плоть», то ли «выплюнула ее изо рта на землю». Несколько недель Томас приходил в себя, а потом выдвинул обвинение в нападении.

Это дело стало столь знаменитым не из-за характера преступления, а из-за вердикта, вынесенного председателем суда Сарджентом Адамсом. Изучив все доказательства, Адамс заявил Томасу Сэвиленду, что он искренне сожалеет об утрате части его носа, однако «когда играешь с кошками, будь готов к царапинам». Затем Адамс обратился к присяжным: «Джентльмены, по моему мнению, если мужчина пытается целовать женщину против ее воли, у нее есть полное право откусить ему нос, если ей этого захочется». Этот вердикт широко обсуждался в прессе и получил название «закон поцелуя». Так был создан важный юридический прецедент XIX века.

«Закон поцелуя» серьезно беспокоил британцев того времени. Мысль о том, что женщина имеет «право» откусить насильнику нос, казалась чудовищной. Одни критиковали закон, другие высмеивали. Пресса пестрела сатирическими стихами — примером тому может служить страница газеты The Pilot.

Совершенно понятно, что возможность наказания за поцелуи раздражала мужчин. Но нормы приемлемого взаимодействия полов все еще не были определены. В 1901 году Кристофер Найроп выпустил книгу «Поцелуй и его история», в которой попытался не просто проследить историю поцелуя, но и выяснить юридический статус этого действия. Найроп припомнил дело 1837 года и использовал его, чтобы показать, как трудно мужчинам понять, когда женщин целовать нельзя и почему: «Всем давно известно, что к женскому «нет» не всегда следует относиться серьезно. Вы же знаете, что порой отказ — это просто кокетство». Далее Найроп предупреждал своих читателей-мужчин, что, если они «воспримут кокетливое «нет» девушки всерьез, она лишь посмеется над ними — такова женская натура».