авеню), обтянула ее голубыми занавесками, обставила низкими диванами и пригласила туда своих учениц. Эту студию она назвала «Дионисион»6.

В начале 1915 года группа друзей Айседоры, среди которых были поэт Перси Маккей, фотограф Арнольд Гент, писатели Джон Колье, Уолтер Липман и Мэйбл Додж Люан, зная, что Айседора ищет поддержку для своей школы, пригласили в «Дионисион» молодого мэра — реформатора Нью-Йорка Джона Парроу Митчела. Идея состояла в том, что Айседора очарует мэра, ее маленькие ученицы станцуют для него, а он даст официальную поддержку ее работе и, может быть, предоставит для занятий подходящую сцену. Но, как часто случалось, когда Айседоре требовался покровитель, она была полна решимости обойтись без него. Она любезно встретила Митчела и его свиту, но вдруг в разговоре все услышали, как она сказала: «Кто эти люди? Что знают они об искусстве и что они могут понять в моей работе? Кто эти женщины? Жены в перьях!»7

Ее друзья попытались быстро замять неловкость и повернуть разговор в безопасное русло. Но это им удалось ненадолго. Теперь Айседора решила выступить на защиту мисс Иды Снифен, которая убила двух своих незаконнорожденных детей и теперь сидела в тюрьме. Айседора сказала: «Как, вы думаете, она себя чувствует, сидя там, взаперти? Кто может быть точно уверен в том, что именно она сделала это? Кто может поверить, что мать способна убить своих детей… эти несчастные создания? Я хотела бы пойти к ней и посидеть рядом…»8 Джон Колье объяснил Айседоре, что помилование не входит в компетенцию мэра.

Тогда Айседора стала разглагольствовать перед мэром об образовании, которое получили ее ученицы, противопоставляя его жестокости американской жизни.

Митчел, надеясь все же восстановить дружескую атмосферу своего официального визита, попросил показать работу Айседоры, на что она холодно ответила: «Не думаю, что детям сейчас хочется танцевать».

Получив такой ответ, Митчел и сопровождающие его лица ретировались. После этого фиаско Уолтер Липман писал Мэйбл Люан:

«Дорогая Мэйбл,

я ужасно возмущен. Если это влияние Греции, Радости, Эгейских островов и Музыки, то я не хочу иметь ничего общего с этим. Это ужасный провал, и, безусловно, ей можно доверять школу в последнюю очередь. Я хочу, чтобы вы исключили меня из комитета! Скажите остальным, что я очень занят…

Мне следовало бы лучше узнать, а не верить в безупречность, которой не существует, что Айседора не является путеводной звездой…»9

Если Айседора, не отдавая себе отчета, и использовала тему миссис Снифен, чтобы избавиться от мэра, то ее симпатия к этой несчастной женщине была абсолютно искренней. Бесспорно, сама по себе потеря детей была достаточным наказанием, даже без выяснения, кто виновен в этой потере. Кто лучше Айседоры мог знать, как общество относится к незамужним матерям. Возможно, именно это давление общества толкнуло Иду Снифен на такой ужасный поступок. Айседора уже написала два письма по этому делу в «Нью-Йорк ивнинг сан».

«Ида Снифен не может считаться «грешной» по существующим нынче законам, не принимающим во внимание условности и предрассудки. Они не исходят из понимания красоты сил природы. Ида Снифен — жертва этого непонимания. Почему законы Штатов не основываются на понимании Природы?»

И далее она уточняет:

«Многие неправильно поняли мое предыдущее письмо. Очень трудно выразить внутреннюю философию жизни в коротком письме, но мне казалось, что я сказала весьма простые, жизненные вещи. Многие обвиняют меня в том, что я выступаю против таинства брака. Конечно, пусть люди живут вместе, если любят друг друга. Я только хочу сказать, что люди не могут быть связаны никакими соглашениями, если они не любят друг друга. Я вовсе не против «освященной семейной жизни», а только предлагаю средство от семейных раздоров… Почему законы должны, подобно однажды запущенной гигантской машине, перемалывать одно и то же? Почему бы не сделать законы более гибкими?»10

Остается только гадать, не возникла ли у Айседоры потребность в отрицании условностей и тех, кого она считала носителями этих условностей, после того как ей не суждено было выйти замуж за Крэга. Ведь до их встречи она не была против брака: она была помолвлена с Мироски, а потом намеревалась выйти замуж за Бережи. Она, бесспорно, в эмоциональном смысле слова была замужем за Крэгом: когда они были любовниками, у нее не возникало других связей, она хотела воспитывать его детей и собиралась провести с ним всю оставшуюся жизнь. Пока она была уверена в его любви, она не обращала внимания ни на неодобрение своей матери, ни на осуждение со стороны покровителей своей школы. Кэтлин Брюс рассказывает, что в присутствии Крэга Айседора была счастливой и спокойной. Она могла обходиться и без брака, пока у нее была его любовь. Поэтому их разрыв был для нее таким шоком, хотя и не сопровождался формальным разводом. Но он оставлял ее с незаконнорожденной дочерью и с необходимостью каким-то образом оправдывать ее положение.

Последнее не было ей в новинку. Как художник-новатор, она привыкла защищаться. Ее танец подвергался гонениям и с моральной, и с эстетической точки зрения. Все ее достижения появились на фоне безразличия, противодействия, насмешек, и теперь она воспринимала это как необходимое условие для достижения совершенства. Более того, для нее это было определенным стимулом. Однако общество требует за нонконформизм больших психологических издержек. В своих попытках противостоять растущей критике нонконформисты все время находятся в состоянии самозащиты, тратя свою энергию на то, что никак не связано с их работой.

Обстоятельства детства так или иначе предопределили взгляд Айседоры на общество со стороны. Скандал с разорением отцовского банка и скорый развод родителей поставили Айседору на определенное место в этом строго регламентированном мире. Может быть, как человек театра, она могла бы просто игнорировать критику и условности общества. Но ее правильная, строгая мать принадлежала к определенному, среднему классу общества, и, любя ее, Айседора была вынуждена объяснять и продумывать свои действия. Если она родила ребенка вне брака, то должна была четко объяснить, что поступила так из принципа. Актриса, которую Кэтлин Брюс описывала как «мягкосердечную и добродушно-веселую»11, чувствовала растущую необходимость бороться против привычек, стандартов, условностей как ведущих институтов общества. Она боролась против властей — судебных исполнителей, официальных представителей, респектабельных и богатых, против всех, от кого в конечном счете зависел ее собственный успех. В конце концов, она станет бороться против правительств.

Рисунок Кристины Далье, без даты (коллекция Кристины Далье)

«ДИОНИСИОН» В НЬЮ-ЙОРКЕ

1914–1915

3 декабря 1914 года шесть старших