Анастасия отошла от поручней, по-прежнему с мягкой улыбкой на лице, повернулась к Джерико и сказала:

– На сегодня мне хватит и света, и тени, капитан. Хорошего дня!

Анастасия пошла в свою каюту, и шлейф мантии устремился за ней, словно парус, раздуваемый легким утренним бризом.

Роуэн ничего не знал о том, что произошло за время его трехлетнего отсутствия. Ситре, хоть и порционно, но рассказали все. Ему – нет. Все, что он узнавал, он узнавал по косвенным признакам. Не знал он и того, что Годдард теперь заправлял большей частью Северной Мерики, что было плохо для всех, и особенно для самого Роуэна.

Он стоял привязанный к стеклянной колонне в центре шале, в котором жил Годдард. Ему вспомнилась поговорка, пущенная в обиход с легкой руки древнего автора: «Живешь в стеклянном доме – не бросай камнями». Если бы у него, Роуэна, был камень, он не стал бы швырять его в стеклянные стены этого дома. Приберег бы для более подходящего случая.

Его оживили накануне, как то и обещала Высокое Лезвие Пикфорд. Смерть была бы слишком мягким наказанием для Жнеца Люцифера. Хорошо зная Годдарда, Роуэн мог с уверенностью сказать, что его конец будет обставлен с максимальной показухой.

Годдард появился, как обычно, в сопровождении Жнеца Рэнд. На его физиономии не было и тени злобы. Напротив, Годдард был само радушие. Радушие и теплота – если теплота вообще была свойственна столь хладнокровному существу. Не очередная ли это ловушка? Роуэн не мог понять, что происходит. Рэнд же, в отличие от Годдарда, выглядела обеспокоенной, и Роуэн знал почему.

– Мой дорогой Роуэн! – сказал Годдард, двинувшись к Роуэну с распростертыми объятиями, но остановившись в нескольких шагах.

– А что, удивлены увидеть меня? – спросил Роуэн настолько дерзко, насколько смог.

– Ты, Роуэн, не можешь меня ничем удивить, – ответил Годдард. – Но должен признать, на меня произвело сильное впечатление, что тебе удалось спастись после гибели Стои.

– Которую вы и погубили.

– Напротив, Роуэн, – улыбнулся Годдар. – Это ты погубил Стою. Именно это говорят имеющиеся свидетельства, и всегда будут говорить.

Если Годдард хотел спровоцировать Роуэна, то это у него не получалось. Роуэн привык к тому, что за ним тянется дурная слава. Выбрав путь Жнеца Люцифера, он был готов к тому, что станет для жнецов объектом ненависти. Что касается остального мира, то, как он думал, простые люди вряд ли станут относиться к нему с презрением и злобой.

– Похоже, вы мне рады, – проговорил Роуэн. – Вероятно, здесь дело в физиологии тела, которое вы украли. Тигр Салазар счастлив ощущать присутствие своего лучшего друга.

– Возможно, – отозвался Годдард, разглядывая ладони Тигра так, словно на них должны были открыться рты и что-то ему сказать. – Но и все остальное из того, что принадлежит мне, счастливо видеть тебя. Понимаешь, как страшилка для дураков Жнец Люцифер – большой зануда. Но как реальный человек он может быть использован во благо человечества, ради улучшения его природы.

– Во благо Годдарда, вы хотели сказать.

– То, что во благо мне, во благо и миру, и тебе давно пора это понять, – сказал Годдард. – Я вижу все более широко и глубоко, Роуэн. Как и всегда. Теперь же, показав человечеству, что Жнец Люцифер может быть подвергнут справедливому суду и наказанию, мы позволим людям спать спокойнее.

На протяжении всего этого диалога Жнец Рэнд молчала. Она устроилась в кресле и наблюдала. Ждала, что сделает Роуэн. С какими обвинениями он выступит. В конце концов, именно она освободила Роуэна в Стое. Он мог бы быть ложкой дегтя в ее бочке меда. Но это ничуть не лучше, чем бросаться камнями в стеклянном доме.

– Если ты надеешься остаться в памяти человечества, то не волнуйся, это произойдет. Как только тебя подвергнут жатве, имя твое станет объектом всеобщей ненависти. Более дурной славы, чем у тебя, и найти нельзя, Роуэн. Привыкни к этому. И это все, что тебе достанется, хотя и этого ты не заслуживаешь. Пусть эта мысль будет тебе подарком во имя всего, что нас связывает.

– Вы, как мне кажется, получаете удовольствие?

– Чрезвычайное! – признал Годдард. – Ты не представляешь, как часто, стоя здесь, я думал о том, как стану тебя пытать.

– А кого вы будете пытать, когда меня не станет?

– Найду кого-нибудь, ты уж не беспокойся, – улыбнулся Годдард. – А может быть, в том и нужды-то не будет. Может быть, ты будешь последним шипом в моей заднице, с которым мне придется иметь дело.

– Ничего подобного! Всегда будут новые и новые шипы. Была бы достойная задница.

Годдард захлопал в ладоши, радуясь совершенно искренне.

– Как мне не хватало этих разговоров с тобой! – сказал он.

– Это когда я привязан, а у вас развязаны руки и полный дом охраны?

– То, как ты сразу берешь быка за рога, по-настоящему освежает, – проговорил Годдард. – И я получаю от этого огромное удовольствие. Я бы держал тебя в качестве домашнего питомца, если бы не опасался, что ты сбежишь и ночью превратишь меня в пережаренный тост.

– Именно это я и сделаю, – сказал Роуэн.

– Абсолютно уверен в этом. Но не сегодня. Сегодня ты не убежишь. Этого идиота Брамса с нами нет.

– А где он? Сожрали акулы?

– Уверен, что так и было, – покачал головой Годдард. – Хотя он был уже мертв, когда они до него добрались. Он был наказан за то, что позволил тебе бежать.

– Вот и отлично! – только и сказал Роуэн.

Но уголком глаза он заметил, как Рэнд заерзала в кресле, словно ей неожиданно стало жарко.

Годдард приблизился к Роуэну на расстояние вытянутой руки. Голос его стал тише и мягче.

– Ты можешь мне не верить, Роуэн, но мне тебя действительно не хватало.

В этой простой фразе была искренность, которая начисто убила свойственное Годдарду стремление к показухе.

– Ты – единственный, кто рискует говорить со мной как равный. Да, у меня есть противники, но все они слабаки. Их легко сломать. Ты с самого начала был не такой.

Он отошел на шаг назад и оценивающе посмотрел на Роуэна – таким взглядом могут осматривать потускневшую от времени картину.

– Ты мог бы быть моим первым помощником, – продолжил он. – И моим наследником как властитель мирового сообщества жнецов – не удивляйся, в конце концов, у нас будет мировое сообщество! И когда я ушел бы от дел, ты занял бы мое место. Это было бы твое будущее.

– Только в том случае, если бы я забыл, что такое совесть.

Годдард с сожалением покачал головой.

– Совесть – такой же инструмент, как и прочие. Если ты не управляешь ею, она начинает управлять тобой. И, насколько я вижу, твоя совесть сделала тебя безмозглым тупицей. Нет, Роуэн, миру нужно единство, которое я предлагаю, а не твои примитивные рассуждения о том, что такое хорошо и что такое плохо.