забивал гвоздь ей в копыто, лошадь вскричала: «Полегче, сын мой, ты причиняешь мне боль!» Тот в растерянности: «Кто ты?» — «Я — твоя мать. Была я любовницей священника и сделалась лошадью беса». И тут исчезли и лошадь и ее всадник (SL, N 117. Cp.N 119).

151

Жонглер и танцовщица. Рельеф западного портала церкви Сан Амброджо в Милане. 12 в.

В критике проповедниками духовенства, как кажется, можно увидеть отражение определенных противоречий между клиром и монахами. Таков, например, анекдот об умирающем богатом крестьянине и жадном священнике, рассказанный Джоном Бромьярдом. Когда призвали священника для составления завещания, крестьянин почти полностью утратил способность говорить, и священник предложил родным умирающего: когда тот произнесет «ха», это будет означать его согласие. Священник спросил его, передает ли он свою душу Богу, а тело церкви для погребения. — «Ха». Желает ли он оставить 20 шиллингов церкви, где будет похоронен? Молчание, и только после того как священник сильно дернул его за ухо, крестьянин молвил «ха». Но когда священник захотел добиться от него согласия на передачу ему сундучка с деньгами, крестьянин вдруг заговорил: «Ах ты, жадный священник, ничего от меня ты не получишь, ни единого фартинга из тех, что хранятся в моем сундучке» — и с этими словами умер[149]. О добрых священниках в проповеди речь заходит нечасто, апологетика же в отношении к своему монашескому ордену пронизывает многие «примеры». Нетрудно предположить, что, критикуя поведение и нравы порочного духовенства, проповедники черпают темы и материал из фольклора.

Тематический фонд «примеров» принадлежит их авторам в такой же мере, как и их аудитории.

152

Жонглер. Капитель церкви Сен Пьер в Ольнэ. Около 1100.

153

Жонглерка и два короля. Капитель в церкви Сен Жорж в Бошервиле. Середина 12 в.

Что более угодно Богу — ученость или благочестие? Подобная постановка вопроса присутствует, явно или латентно, во многих проповедях. В «примерах», адресованных широкой аудитории, состоявшей преимущественно из неграмотных, бесхитростное искреннее благочестие должно было ставиться выше образованности и начитанности. Праведный образ жизни, смирение, простота ближе и дороже проповеднику, нежели владение книжными знаниями. Он склонен делать упор на религиозном чувстве, а не на понимании тонкостей доктрины. В обстановке распространения еретических учений и теологических споров в среде схоластов эта традиционная для церкви позиция находила новое обоснование. «И Фома Аквинский и Бонавентура признавали, что простая набожная старуха знает о вере не меньше, чем они сами»[150].

Три богослова выступали в каком-то городе, и епископ пожаловал бенефиции двум из них, людям праведной жизни; третьего же теолога, человека большой учености, епископ осудил. Его упрекнули: ведь этот образованнее других и достоин награды, но епископ возразил: «Часто видел я добрую пшеницу в дрянном мешке, а дьявол — великий теолог» (ТЕ, 280). На страницах сборников «примеров» нетрудно встретить беса, который проповедует христианские истины, уличает духовных лиц и монахов в недостойном поведении и даже наказывает их; засев в одержимом, он его устами разоблачает грехи присутствующих, в коих те не покаялись на исповеди. Многие бесы начитанны и обладают латинской образованностью. (Крестьянин, который никогда не обучался грамоте, свободно изъясняется по-латыни: то говорит его устами завладевший им бес: НМ, 28 и др.) Воистину, «дьявол — великий теолог».

154

Жонглер, играющий на арфе. Капитель собора в Модене. Начало 12 в.

155

Акробат. Медальон архивольта главного портала собора Сен Мадлен в Везелэ. Первая половина 12 в.

156

Музыканты. Миниатюра из Велиславовой Библии. Около 1340.

Поэтому, не устают говорить авторы «примеров», душевная простота всего любезнее Богу. Некий архидиакон прибыл в Париж штудировать богословие, но после длительного ученья пришел к выводу: лучше стать добрым человеком, чем ученым, и постригся в монахи (ТЕ, 278). Незачем стыдиться недостаточной вооруженности теологическими тонкостями, ибо простота благочестивого верующего все пересиливает. Ученые доктора нередко делаются предметом осмеяния проповедников. «Великий и весьма ученый доктор, который много лет преподавал теологию в Париже», удалившись на покой, поселился в другом городе, где занимал место каноника. Усевшись перед очагом, он приказывал своему слуге чесать ему живот и приговаривал: «Почеши Новый и Ветхий заветы». Когда его посещали парижские школяры, он первым делом спрашивал их, что говорят о нем в Париже, и, если те в простоте отвечали, что ничего о нем не слыхали, тотчас их прогонял. Если же гость был похитрее и лгал ему: «Господин, все вас комментируют и говорят, что на всем свете нет подобного вам в теологии», то приглашал его к столу и угощал (Frenken, N 40). Этот же теолог, читая при большом стечении слушателей проповедь в Монпелье и видя по правую и левую руку от себя двух епископов, начал так: «Сижу я между двух мочевых пузырей» (vesica — «мочевой пузырь» и «напыщенный», «надутый») — и посвятил всю проповедь разбору свойств этого органа, причем извлек из рассуждения также и «моральные заключения» (Frenken, N 41).

О «тщеславных и вздорных докторах», которые «гонятся за всем новым и неслыханным», будучи на самом деле слепцами и праздными глупцами, в «примерах» говорится неоднократно (ТЕ, 73; Crane, N 29, 33, 43; Greven, N 41).

157

Сцена из жизни студентов. Медальон с южного портала собора Парижской богоматери. 12 в.

Однако встречаются священнослужители столь невежественные и неумные, что проповедник не в силах удержаться от того, чтобы не ославить их в своих «примерах». Таков был парижский священник Маугрин, сделавшийся притчей во языцех. Жак де Витри записал о нем серию анекдотов. В одном из них высмеиваются его упрямство и глупость. Повздорив со своими прихожанами, Маугрин отказался отправлять вечерню на Рождество, и никто не мог его уломать. Тогда один человек сказал: «Вы не хотите петь vesperas, потому что не знаете их». Маугрин возмутился: «Как не знаю, дурной мужик! Сейчас ты убедишься, что налгал!» — и громко запел. Все осмеяли глупого священника (Frenken, N 100; Greven, N 103). В следующем «примере» выставляются напоказ иные качества Маугрина — неграмотность и жадность. В его приходе заболел школяр и послал за Маугрином исповедаться. По незнанию французского языка, он исповедовался по-латыни, и священник ничего не понимал. Он сказал слугам школяра: «Господин ваш сошел с ума и не ведает, что говорит. Свяжите-ка его, как бы он в безумии не повредил кого-либо». По выздоровлении школяр пожаловался