В Крепь Нерон вступил торжественно и печально, словно уразумел, какую скорбную весть несет. Не весть – тело.

– Князь мертв! – заорал Федор так, чтобы услышали все, до самого последнего крестьянина, до самого последнего волка, до самого последнего кустика на этих чертовых болотах. – Слышите, вы, вороны?! Князь мертв! Мертв!!! Да здравствует князь!

И, упав в вытоптанный, грязный снег, заплакал.

Федор не помнил, что было дальше. Кажется, слезы, стенания, обморок жены… Или чувств лишилась Эльжбета Францевна, а вовсе не Ядвига?

Какая разница. Луковский заперся в бильярдной и тупо гонял шары по зеленому сукну, беседуя о чем-то с призраками, живущими в комнате. Теперь он их видел. И слышал. Призраки утешали, успокаивали. Требовали возмездия. А шары, сталкиваясь друг с другом, наполняли комнату тяжелым неприятным звуком. Он играл всю ночь напролет, с надеждой вслушиваясь в многоголосый волчий хор, пытался вычислить новый голос, но так и не сумел.

Хоронили Алексея, как и водится, на третий день. Тот же священник, который венчал князя с Элге, да и самого Федора с Ядвигой. В округе не было других, а этот, он знаком и оттого вдвойне неприятен. Эльжбета Францевна строга и неприступна, ни слезинки в глазах, а руки предательски дрожат. Ядвига бледна. Элге… Элге, Элге, Элге… Коварная птица, певшая о любви, а принесшая смерть.

Возмездие. Око за око. Кровь за кровь.

Честнее всего было бы выдать ее жандарму, приехавшему, чтобы расследовать «несчастный случай на охоте», но Федор не мог и думать о том, чтобы позволить чужим рукам прикоснуться к предательнице. Нет. Он все сделает сам.

Как в легенде. Значит, князь стал волком. Тогда… тогда она должна стать волчицей.

В горе и в радости.

Ведьмина хижина станет подходящим приютом для настоящей ведьмы Урганских болот. Алексей же сможет навещать ее. Пусть сам решает, убить или простить. Пусть сам.

Безумная луна молча хохотала в небе.

Альдов жестко втиснул несчастное авто на освободившееся место. Черный кит застыл между низеньким спортивным «Мерседесом» и косоглазой «Тойотой». Неужели приехали? Вряд ли, сомневаюсь, что мне предстоит жить в гипермаркете.

– Давай, давай, – Альдов подтолкнул вперед, – двигайся.

– Куда?

– Вперед.

Спорить я не стала, глупое занятие, а главное, бесперспективное. Вместо этого я увлеченно вертела головой по сторонам. Тысячу лет не была в подобном магазине, уже и отвыкнуть успела от всего этого изобилия. Полки с чаем, полки с кофе, полки с конфетами, маринадами, соками, йогуртами, диетическим питанием, мясными полуфабрикатами, колбасами… Господи, у меня голова кругом идет. Альдов же передвигался по этому живому памятнику загнившего капитализма с поразительной легкостью, я не успевала за ним. Честно пыталась, но не успевала, в конечном итоге отстала и заблудилась.

Слева полка. Справа полка. Сзади полка, а спереди целые ряды полок. И люди, люди, люди… Спросить ли у кого? А что спросить? И у кого? Я обернулась и… нос к носу столкнулась с Машкой Воронец, я-то сразу ее узнала, а вот она… Машка долго смотрела на меня подслеповатыми наивными глазами, а потом вдруг как заорала на весь магазин:

– Стаська! Саверина! Это ты?!

– Я. Привет, Маш.

Машка – моя подруга. Нет, не совсем верно, Машка была моей подругой в той, другой жизни, где хватало места и мужу, и дочери, и подругам, и чаепитиям, которые растягивались до полуночи, и притворно-разгульным девичникам, и походам по магазинам, и еще много чему. А Машка не изменилась, только потолстела, впрочем, Воронец всегда отличалась пышным телосложением.

– Стаська! – Она попыталась обнять меня, но отчего-то передумала и, смутившись столь бурного проявления чувств, шепотом спросила. – Как ты?

– Нормально.

– Ну, Саверина, глазам своим не верю! Хорошо выглядишь, а…

– Добрый день. – И снова я не заметила, как он подошел, сначала услышала голос, а уже потом ощутила его присутствие и увидела, как удивленно вытянулось Машкино лицо. Она никогда не умела скрывать свои чувства.

– Д-добрый, – выдавила подруга. Интересно, чего она так испугалась, хотя, догадываюсь, габариты Альдова на незнакомых с ним людей действуют угнетающе, добавьте к этому вечно хмурую рожу, словно сошедшую с плаката «Их разыскивает милиция», и «дружелюбный» взгляд профессионального надсмотрщика.

– Альдов. Егор.

– Маша. Топтушкина, – ответила Машка, не сводя с Альдова зачарованных глаз.

– Ты же Воронец была.

Она вздрогнула и поспешила ответить:

– Была. Я вот… замуж вышла… я хотела тебя позвать, но ты куда-то пропала, а Аленка сказала, что, наверное, лечишься… Мы пытались искать, но… Мы ж не родственники, и Аленка говорила, что заявление от нас не примут, и вообще, ты, скорее всего, в больнице, ну помнишь, ты таблеток наглоталась, и мы врача уговаривали, чтобы тебя не забрали?

– Смутно.

– Аленка сказала, что ты, наверное, решила повторить, и тебя забрали. А ты лечилась?

– Вроде того. – Я лечилась, я училась жить наново, на это ушел год. Двенадцать месяцев меня не было, а никто и не заметил. Подруги… Когда-то я верила и в дружбу, и в подруг, и еще во что-то столь же эфемерное, а оно вон как получилось. Аленка сказала, что я в психушке, и ей поверили. Нашей Аленке всегда все верили, или они просто устали возиться со мной. Не знаю и не хочу знать, Альдов с его ненавистью и одержимостью надежнее всех подруг, вместе взятых. Странно, но присутствие Егора успокаивало.

– А вы… – Круглые Машкины глаза метались от меня к Альдову, от Альдова ко мне. Ей дико любопытно и хочется спросить, кем мне приходится этот громила, и в то же время Машка стесняется. Ей неудобно, что она забыла обо мне и на свадьбу не позвала.

– Муж. – Егор шагнул вперед и оказался между мной и Машкой. Стена, тупая каменная стена. Очень надежная стена. Жаль, что из-за стены не видно, как Машулька отреагировала на это заявление, удивилась, наверное.

– Дамы, – светским тоном предложил Альдов, – может, отметим встречу? Посидим в кафе?

Я не возражала, по правилам игры возражать мне не дозволялось, а Воронец – простите, уже не Воронец, а Топтушкина – ухватилась за предложение с радостью. Еще бы, столько не виделись, столько всего произошло и у нее, и у меня… Надеюсь, у Егора хватит совести не трепать языком.

Совести у Альдова хватило, он вообще неразговорчивый, чего не скажешь о Машке. Она болтала, как заведенная, о свадьбе, о муже, о свекрови, квартире, работе… О том, что Аленка вышла замуж за американца и укатила в Штаты, а Люська поехала к ней в гости и тоже, кажется, нашла свою судьбу, во всяком случае, возвращаться она не собирается. Я слушала Машку с удовольствием, а Егор, сто против одного, жалел о своем предложении.