Вашему Величеству полезно и даже необходимо, по общему мнению, обратиться в таком духе к своему народу. Признаюсь Вашему Величеству, что я также в этом убежден. В особенности я считаю необходимыму чтобы вы удовлетворили все пожелания в отношении гарантий. Если, как я смею надеяться, Ваше Величество разделяет этот взгляду то вы, конечно, поручите нескольким лицам, пользующимся вашим довериему приготовить и представить вам проект такой декларации»[476].

Прием, оказанный Талейрану в Камбрэ, оказался весьма благосклонным, и о событиях в Монсе не было сказано ни слова. В результате князю удалось убедить короля и его окружение в том, что при вступлении во Францию необходимо издать прокламацию, в которой король признал бы свои ошибки. Соответствующая прокламация была написана, и ее зачитали в Совете, где присутствовали принцы.

Граф д’Артуа тут же пожаловался на унижение, которому хотят подвергнуть короля. По его мнению, король не должен был просить прощения и обещать впредь не повторять совершенных ошибок.

— В прокламации говорится, что король был увлечен своими привязанностями, — сказал брат короля. — Уж не хотят ли здесь указать на меня?

— Да, — ответил ему Талейран, — вы совершили много зла.

— Князь Талейран, вы забываетесь! — воскликнул граф д’Артуа.

— Быть может, я и забываюсь, но правда превыше всего, — последовал ответ.

— Только присутствие короля сдерживает меня! — закричал герцог Беррийский. — Иначе я не позволил бы никому так обращаться с моим отцом…

Сын графа д’Артуа уже готов был броситься на улыбающегося Талейрана, но король поспешил угомонить его, объявив, что ему одному принадлежит право судить о том, что говорить народу Франции, а чего не говорить.

Тем не менее была составлена новая прокламация, и король ее одобрил. В ней с подачи Талейрана говорилось о том, что сделанные ошибки были связаны с трудными временами, что король уверяет владельцев имуществ, что приобретенная ими собственность неприкосновенна и т. д. Естественно, партия графа д’Артуа была недовольна, но произведение Талейрана (помимо иностранных штыков, конечно) явно прокладывало дорогу Бурбонам к вторичному возвращению, и не признать это было невозможно.

Как бы то ни было, в скором времени Людовик XVIII вновь поселился в Тюильри.

Среди карет и экипажей можно было заметить небольшую коляску, в которой сидел некий человек, старавшийся избегать любопытных взглядов толпы; этим человеком был князь де Талейран. Возница и лошади, запряженные в коляску, принадлежали пруссакам. Войска и коляска остановились перед входом на площадь Людовика XV. Там господин де Талейран был узнан, и на него стали со всех сторон показывать пальцами люди, вставшие вокруг коляски: она находилась посреди багажа и фургонов, занятых пруссаками, на которых можно было прочитать: Императорская гвардия. Можно было подумать, что князь боится преодолеть без эскорта небольшое расстояние по площади Людовика XV, которое отделяло его от его особняка; ему потребовалась четверть часа, чтобы это сделать»[477].

7 июля 1815 года в Париж вошли англичане, а уже 9 июля Талейран был назначен председателем Совета министров и государственным секретарем по иностранным делам.

Союзные государи приехали 10 июля, и Людовик XVIII тут же бросился к императору Александру с просьбой о защите. Фельдмаршала Блюхера утихомирили: требуемая им контрибуция была уменьшена до 8 миллионов, и Йенский мост спасли от планировавшегося разрушения. Связано это было с деятельностью русского императора; ясно было, что при решении вопроса о будущем положении Франции в нем одном французы могли найти защитника: за это ручался характер императора и его известная любовь ко всему французскому. Наконец, сыграла свою роль и большая политика: Франция была менее опасна России, и для России было выгодно сблизиться с Францией для уничтожения даже возможности возобновления талейрановского тройственного союза между Францией, Англией и Австрией против России и Пруссии. А вот союз Англии и Австрии не был опасен для тройственного союза России, Франции и Пруссии.

* * *

В такой вот обстановке Талейрану пришлось организовывать работу нового правительства и своего министерства. Естественно, ему не хотелось, чтобы его власть была чисто номинальной. Но врагов у него было предостаточно, и главным из них опять стал Фуше, который вдруг «почувствовал в себе возрождение старой ненависти к Талейрану»[478].

В новом правительстве Фуше получил портфель министра полиции, маршал Сен-Сир был назначен военным министром, барон Луи — министром финансов, Жокур — морским министром, Паскье — министром юстиции и временно исполняющим должность министра внутренних дел и т. д.

Новое правительство 16 июля решило, невзирая на возражения Сен-Сира, распустить Луарскую армию, а 24 июля, при деятельном участии Фуше, оно составило проскрипционные списки, в которых последний, по словам Талейрана, «не забыл ни одного из своих друзей».

Роялисты были возмущены тем фактом, что в Совете министров заседает «цареубийца» Фуше. Талейран, как мог, сократил списки Фуше, но недовольство оказалось таким сильным, что даже отправка Фуше посланником в Дрезден не смогла изменить ситуации.

Кроме того, между Талейраном и королем и без Фуше имелось немало проблемных вопросов. В частности, первый всегда выступал за союз с Англией, а второй, напротив, ненавидел Англию и хотел укрепить союз с Россией.

Талейран говорил, что Франции никак нельзя без такого союзника, как Англия. Он, как мог, убеждал короля, что от Александра не добиться условий, выгодных Франции.

— Идите к русскому царю, — сказал на это король, — и сделайте так, чтобы все уладилось.

— Но это бесполезно, — попытался возразить Талейран, — Александр не будет договариваться со мной. Я точно знаю, что он мне ответит. Впрочем, если король приказывает, я подчинюсь.

— Я не хочу принуждать вас, однако мне нужно, чтобы французская политика опиралась на Россию.

— Но тогда мне ничего не останется, как вообще отойти от дел…

— Говоря так, вы причиняете мне боль, однако, несмотря на мою искреннюю привязанность к вам, несмотря на признание ваших заслуг, я продолжаю настаивать, что для трона важно установление союза с Россией, и ради этого я даже готов пойти на разрыв с вами.

— Сир, — сказал на это Талейран, — мой уход приведет к роспуску правительства.

— Я тоже так думаю, — последовал ответ. — Если весь кабинет подаст в отставку, я найду других министров. Что же касается лично вас, то к вам претензий нет и ничто не сможет помешать вам спокойно оставаться в Париже.

Слова короля больно ранили Талейрана, и он, уходя, заметил: