Ника растерянно оглядывается по сторонам.

— Поехали отсюда? — озвучиваем хором одинаковое желание и смеёмся. Оказывается, это так здорово — слышать друг друга где-то там, на неизвестном уровне интуиции, каким-то шестым чувством или чёрт его знает, как это правильно назвать.

— Нет-нет, — протестует Ника, — несколько минут, ладно? Я полюбуюсь ещё немного.

— Да хоть целый час, — щедро разрешаю я и послушно иду за Никой, что тянет меня за руку к панорамным окнам.

Она замирает, прислонившись к моей груди, а я осторожно обнимаю её за плечи.

— Знаешь, чего здесь не хватает? Воздуха и ветра. Нет живого контакта — только яркая картинка.

— Тогда у меня есть чем тебя порадовать, — разворачиваю её и веду к стеклянной двери, неприметной на первый взгляд. Секунда — и мы на балконе-террасе.

— Я остаюсь здесь жить! Решено! — вздыхает шумно Ника, подставляя лицо ветру. — Здорово. И… спасибо, Дим.

Я бы подарил ей намного больше. Но вряд ли ей нужно это «больше».

— Рад, что тебе понравилось.

— Понравилось? — возмущается она. — Да я в восторге. Словами не передать!

Ника зябко передёргивает плечами, и я снимаю пиджак, чтобы спрятать её от холодного ветра.

— Ты только после болезни. Может, поехали отсюда? — тревожусь и радуюсь, когда она не возражает.

— Как же ты без машины? — нервничает Ника, как только мы садимся в такси.

— Думаю, у меня есть ещё одна. Не такая навороченная, но имеется, — улыбаюсь ей в ответ. — И вообще, есть водитель, если честно. Но мне приятно твоё беспокойство.

А затем нахожу её губы. Не хочу больше ни о чём говорить. Мы целуемся всю дорогу до дома. Целуемся в лифте. Целуемся возле двери моей квартиры. Долго, не в силах оторваться друг от друга.

А когда наконец вваливаемся в коридор, всё равно никуда не спешим. Чувствовать её рядом — такое счастье. Запускать пальцы в волосы. Гладить скулы и щёки. Целовать шею и ключицы. Спускать бретели с плеч. Возиться с «молнией» на боку. И ощущать её робость, а потом — нетерпение. Ладони на своей груди.

Обнажаться до души — необычно. Не просто сбросить одежду, но и панцирь, за которым — чувства и нежность. Томительное предвкушение, когда познавать — радостно и стрёмно. Словно головой вниз с моста. И неизвестно, удержит ли тебя резиновый канат банджи.

Я сливаюсь с ней воедино — медленно, до конца. Я сплетаю свои пальцы с её, чтобы чувствовать каждое движение, дрожь, вздох. Мы смотрим в глаза друг другу — не отрываясь, долго-долго. Даже когда её взгляд туманится и перестаёт меня видеть, она не опускает веки, это доверие взрывает меня изнутри.

Она со мной — хрупкая и такая сильная. Гибкая и такая податливая. Дарю себя без остатка и получаю отклик. Содрогаюсь, почувствовав её дрожь, и оргазм топит нас, накрывает — один на двоих. Сносит крышу.

Люблю тебя — рвутся из груди несказанные слова, но я так и не произношу их вслух. Ещё не время. Не хочу вспугнуть. Не хочу испортить момент. Исковеркать её молчанием свои надежды.

Не хочу терять миг единения, когда можно поверить, что я единственный.  Нет и никогда не было никого больше.

Я смотрю в окно. Там бушует настоящая летняя гроза. На стёклах не капли, а ручейки — извилистые и быстрые.

Точно так бежит время — стекает струйками, исчезая в реке жизни. Полтора месяца. Ровно столько прошло с памятного вечера в ресторане, где семьи Драконовых и Луниных горели желанием объединиться.

Я складываю события, как цветные фотографии. Бережно вклеиваю их в альбом памяти. Храню, как самое ценное, что сейчас у меня есть.

Я нашла квартиру и переехала от бабули Аси. Госпожа Драконова возмущалась и фыркала, не стесняясь, использовала грязные приёмы. Кто бы подумал, что эта прекрасная интеллигентная дама способна на подобные эскапады.

Мои вещи из съёмного жилья помогали мне переводить Илья и Дима. К счастью, не пришлось столкнуться с Егором — исчез, словно его и не существовало. Я даже не пыталась узнать, что с ним — неинтересно было. Он вообще остался смутным пятном — без контуров узнаваемости. Смазанная, испорченная фотография, которую надо бы выкинуть, но она почему-то легла рядом с другими снимками.

Илья и Тинка, побрыкавшись, вдруг поняли смысл игры «жених и невеста».

— Ты не представляешь, Ник, насколько это здорово! Папа не пилит, я свободна как ветер. Всего-то маленькое неудобство — появляться с Илюхой везде вместе. Но подумаешь, беда. Он такой очароваха милый, не следит и не ругается, не пилит и не учит меня жить!

— Я расширил круг знакомых, — сбрил меня Илья, когда я попыталась расспросить его о «серьёзности намерений» и намекнуть, понимает ли он, что Тинка — тот ещё троянский конь. — Ты не поверишь, сколько девушек хотят утешить жениха перед предстоящей свадьбой.

Этой фразой он дал понять, чтобы я не вмешивалась, куда не просят. Ну, если их устраивают подобные отношения, нет смысла воспитывать или предупреждать. Взрослые, сами разберутся.

«Розовый Слон» преобразился. Не знаю, как это объяснить. Госпожа Овербек всегда ценила креативность мысли и сквозь пальцы смотрела на наши странности. Прощала незначительные мелочи и некоторые авралы.

Господин Драконов жесткачил по-чёрному, держал всех в кулаке. Требовал дисциплины и строгое соблюдение сроков. Он проводил планёрки, указывал на ошибки, заставлял напрягаться, умел придавить словом или взглядом. Но ни разу не повысил голос. Ни разу не унизил и не оскорбил.

Постепенно слоновник проникался к нему симпатией. Испуг и страхи уходили, а уважение и восхищение появлялись всё чаще. За какой-то месяц он сумел причесать этот хаотичный, вечно бурлящий зверинец.

И да. Буквально на днях поступили заказанные в ателье костюмы. Драконище терпел всеобщее помешательство: выбор ткани (остановились на трёх видах, решив, что не обязаны быть одинаковыми), снятие мерок (строго в обеденный перерыв!), три классические примерки по очереди (ухитрялись, как могли).

— Знаешь, — сказал Дима, когда радостные коллеги наконец-то смогли под строгие  линии деловых костюмов надеть яркие рубахи и блузки, — я не думал, что мне будет этого не хватать — вот этих красок. Канареечной желтизны или малинового взрыва.

— Голубого неба или изумрудной зелени, — мягко подсказывала я, кидая взгляд в монитор, где за пластиковыми перегородками трудились, как черти, дизайнеры, креативщики, менеджеры, художники и прочая рекламная братия.

— Это как зараза, — ворчал мой босс, — вначале дико раздражает, а затем ты, как наркоман, привыкаешь и уже сам ищешь именно эти сумасшедшие расцветки.

— Когда у тебя устанут глаза, — советовала я, — смотри на Илью. Он неизменно в чёрном. С головы до ног. Драконище морщился, но я знала: они с братом куда лучше стали ладить, чем до совместной работы в агентстве.