Посол Елизаветин не учитывал одного обстоятельства, которое раскрыл Чан Кайши в своих мемуарах: первоначально Сталин стремился создать нейтральный Китай с коалиционным правительством, в результате чего «Советский Союз установил бы контроль над всем Китаем путем его “мирной трансформации”».

Впрочем, неизвестно, как в случае успеха этого плана развивался бы Китай. Чан Кайши не пошел на политический союз с коммунистами, и Сталин предпочел иметь дело с Мао Цзэдуном, опасаясь, что связанное тесным сотрудничеством с Соединенными Штатами гоминьдановское правительство «откроет» Китай, в особенности его северные районы, граничащие с СССР, для широкого проникновения американцев под флагом «равного доступа к ресурсам и торговле». Исходя из соображения безопасности, Москва передала Маньчжурию и все вооружение японской Квантунской армии китайским коммунистам, предопределив их победу и создание единого китайского государства.

Впоследствии в Кремле поняли, что «китайская проблема» была решена не вполне правильно.

При внешней лояльности СССР Пекин был самостоятелен, осознавая свою мощь, и Сталин опасался появления в Китае «своего Тито». Он отверг все попытки Мао Цзэдуна захватить Тайвань, не желая втягиваться в вооруженный конфликт с Соединенными Штатами. В дальнейшем взаимоотношения двух социалистических гигантов перешли в прямое геополитическое противостояние.

В целом объединение, именуемое социалистическим лагерем, в своей основе опиралось на идеологический фундамент, не имея прочной историко-культурной, цивилизационной базы. Это означало, что в случае ослабления военного присутствия и экономических дотаций межгосударственный союз утратит свое единство. Можно сказать, что в тот момент, когда под внешним давлением рухнул первоначальный план Сталина о создании несоциалистической, а народно-демократической Восточной Европы, Советский Союз принял на свои плечи крайне тяжкую ношу.

После образования в 1949 году КНР в декабре того же года в Юго-Восточной Азии стали происходить дальнейшие перемены, которые привели к перегруппировке противостоящих друг другу сил. США очертили свой новый «периметр безопасности» в Тихоокеанском регионе, включив в него Японию и Филиппины и исключив Южную Корею и Тайвань. Таким образом, Корея, разделенная на две части — проамериканскую Южную и коммунистическую Северную, оказывалась вне контроля Вашингтона.

Особенность момента заключалась в том, что и Сеулу, и Пхеньяну нужна была война. Сеулу — для того, чтобы задержать выводимые американские войска, Пхеньяну — чтобы укрепить положение правящей группы и получить помощь Москвы.

Свои интересы в регионе имели СССР и Китай. Причем перед советским руководством встала новая проблема обеспечения безопасности после того, как американские ВВС в марте 1949 года освоили технологию дозаправки в воздухе и их бомбардировщики получили возможность преодолевать в беспосадочных полетах всю советскую территорию и наносить ядерные удары в любых районах Советского Союза.

Сталин был готов поддержать северных корейцев в локальном конфликте, чтобы отвлечь США от европейских дел, но главную его тяжесть возложить на КНР. В крайнем случае он допускал риск «большой войны», считая, что Запад пока не готов к ней.

Война началась 25 июня 1950 года с атаки северян. За неделю боев они заняли значительную территорию противника, в том числе Сеул. В ответ решением Совета Безопасности ООН был сформирован международный военный контингент семнадцати стран, в котором две трети составляли американские войска. СССР как постоянный член Совета Безопасности ООН был не в состоянии использовать право вето, так как, протестуя против неприятия КНР в члены ООН (был принят Тайвань), нерасчетливо приостановил свое участие в работе ООН.

Громыко к тому времени уже был заместителем министра иностранных дел, и ему тоже пришлось заниматься войной.

В его воспоминаниях это показано так.

«Немедленно созвали Совет Безопасности для рассмотрения сложившейся ситуации. За сутки до его заседания в Москве решался вопрос, какую позицию следует занять на нем советскому представителю. То, что он должен сурово осудить агрессию и политику США как соучастника агрессии, ни у кого не вызывало сомнения. Но нужно было определиться: должен ли советский представитель принимать участие в заседании, созванном в связи с провокационным и даже оскорбительным по своему тону письмом, с которым США обратились в Совет Безопасности и в котором излагалась ложная версия о войне.

Сталин, прочтя присланную из Нью-Йорка телеграмму советского представителя при ООН Я.А. Малика, позвонил вечером мне:

— Товарищ Громыко, какую, по вашему мнению, в данном случае следует дать директиву?

Я сказал:

— Министерством иностранных дел, товарищ Сталин, уже подготовлена на ваше утверждение директива, суть которой сводится, во-первых, к решительному отклонению упреков по адресу КНДР и Советского Союза и к столь же решительному обвинению США в соучастии в развязывании агрессии против КНДР Во-вторых, в случае, если в Совет Безопасности будет внесено предложение о принятии решения, направленного против КНДР либо против этой страны и СССР, Малик должен применить право вето и не допустить принятия такого решения.

Сказав это, я ждал реакции Сталина. Он заявил:

— По моему мнению, советскому представителю не следу ет принимать участия в заседании Совета Безопасности.

Тут же он в жестких выражениях высказался по адресу Вашингтона за его враждебное к нашей стране и КНДР письмо Совету Безопасности.

Мне пришлось обратить внимание Сталина на важное обстоятельство:

— В отсутствие нашего представителя Совет Безопасности может принять любое решение, вплоть до посылки в Южную Корею войск из других стран под личиной “войск ООН”.

Но на Сталина этот довод особого впечатления не произвел. Я почувствовал, что менять свою точку зрения он не собирается.

Затем Сталин фактически продиктовал директиву, хотя обычно он прибегал к такому способу редко. Текст директивы подготовили минут через сорок и направили нашему представителю в Совете Безопасности.

Как известно, случилось то, о чем я предупреждал Сталина. Совет принял решение, навязанное Вашингтоном, а на воинские контингенты разных стран, направленные в Южную Корею, приклеили этикетку “войск ООН”. Конечно, в этом случае Сталин не лучшим образом рассчитал свой шаг, явно продиктованный эмоциями. Казалось бы, это не соответствовало складу его ума. Но так было».

Думается, из этого случая Громыко извлек серьезный урок: эмоциональное и в своей основе пропагандистское решение Сталина привело к ослаблению реального положения СССР, позволило США сформировать военную коалицию.

Вмешательство американцев привело к отступлению северокорейских войск. В октябре американцы вышли в отдельных местах на границу с Китаем. 20 октября Пхеньян пал.

Однако 19 октября началось выдвижение на территорию КНДР двух армейских групп китайских народных добровольцев (КНД) — тридцати пехотных и четырех артиллерийских дивизий. Китайские войска, невзирая на огромные потери, остановили наступление противника. Перевес в технике и особенно в авиации был на стороне американцев и южан, но по морально-боевому духу КНД намного превосходили их. В условиях гористой местности и наступившей зимы соотношение сил сложилось не в пользу американцев. В этой обстановке командующий войсками ООН американский генерал Д. Макартур потребовал от Вашингтона развернуть полномасштабную войну против Китая, не останавливаясь перед применением атомного оружия. И президент Трумэн поддержал было его, что вызвало в Европе шок. В конце концов США, однако, не решились на эскалацию конфликта, опасаясь вмешательства СССР и ответных ядерных бомбардировок. Впоследствии Трумэн вспоминал: «Если бы мы решили распространить войну на Китай, то должны были ожидать возмездия. Пекин и Москва как идеологически, так и в соответствии с договорами являлись союзниками. Если бы мы начали атаковать коммунистический Китай, мы должны были бы ожидать русского вмешательства…