— Во всяком случае, могу попытаться, — ответил немного ошарашенный Сеттиньяз.

— Вам это удастся, Дэвид.

— Вы будете создавать и другие компании?

— Вполне возможно. Но как раз сегодня мы ставим точку. Впредь о создании новых фирм вам будут сообщать адвокаты, они же будут снабжать вас необходимой информацией. Вы, разумеется, должны ее проверять. И, пожалуйста, не доверяйтесь никому.

— Даже Джорджу Таррасу?

— Даже ему. О рождении каждого нового предприятия вы будете узнавать из двух источников: от юриста вроде Бенни Берковичи, Лернера или Абрамовича, который будет составлять контракты и все подготавливать, а также от моего официального агента. По всем вопросам, касающимся наших морских средств, вы должны иметь дело с братьями Петридис и Таррасом, В других сферах появятся свои Петридисы. Продолжим, Дэвид? Монреаль, 29 сентября 1950 года, название фирмы…

Черные Псы и в самом деле стали наведываться к Сеттиньязу. Все они были удивительно похожи друг на друга, во-первых, в подавляющем большинстве они оказались евреями румынского происхождения (особенно в начале пятидесятых годов, когда речь шла о сделках, осуществляемых в Европе и Соединенных Штатах; затем контингент стал попестрее), но сходство, если даже оно не касалось внешности, все же проявлялось по-иному: в настороженном поведении, разговоре, ограниченном строго необходимой информацией, мафиозном виде, убийственной серьезности и безоглядной верности Климроду. Ни с одним из них Сеттиньяз не имел возможности (да и желания) завязывать какие бы то ни было контакты, помимо служебных. Прошло очень много лет, прежде чем он узнал, например, о Берковичи, которого более четверти века встречал очень часто, и узнал случайно, что он хороший семьянин, имеет жену и четверых детей, по характеру застенчив и мягок, с увлечением коллекционирует фарфор и, кроме того, заядлый книгочей.

Братья Петридис, Ник и Тони, мало чем отличались друг от друга. Они всем руководили и принимали решения, но главное — официально представляли все панамские и либерийские фирмы, а также их руководство. Но при этом ничуть не уступали Лернеру или Берковичи по части сдержанности в словах да и трудоспособностью отличались почти столь же могучей.

С годами появились другие люди, чьи функции и обязанности были примерно такими же. Они были не просто Черными Псами, но чем-то вроде министров или баронов…

Такими, например, оказались француз Поль Субиз, Тудор Ангел, Франсиско Сантана…

В других сферах выплыло еще несколько имен, прежде всего потому, что эти люди сумели сохранить дистанцию и постепенно наравне с другими стали полноправными Приближенными Короля. Это швейцарец Алоиз Кнапп (и сменивший его Тадеуш Тепфлер), китаец Хань, ливанец Несим Шахадзе — сказочный знаток валютных операций, одновременно отвечавший за связи со странами Востока.

Что же касается гостиничной сети, то здесь был не барон, а баронесса — англичанка Этель Кот.

Разумеется, существовала и латиноамериканская команда, представленная аргентинцем Хайме Рохасом — не путать с Убалду Рошей, бразильцем, выполнявшим почти наравне с Диего Хаасом совершенно особые поручения, а также двумя бразильскими адвокатами: одним — из Рио, по имени Жоржи Сократес, другим — из Сан-Паулу, его звали Эмерсон Коэлью.

Только один человек занимал особое, даже исключительное положение, наравне с Сеттиньязом. Он, без сомнения, знал о Короле не меньше, чем тот, но совсем в других областях, и до самого конца оставался кем-то вроде личного и тайного советника Климрода. Этим человеком был Джордж Таррас.

Он приехал незадолго до 20 апреля и, наскоро осмотрев помещения (они занимали два этажа, третий был оборудован лишь к 1964 году), вернулся в кабинет Сеттиньяза, где они и закрылись. Покачав головой, Таррас заметил:

— Что с нами происходит, Дэвид? Без месяца шесть лет назад, при обстоятельствах, которые я назвал бы исключительными, мы познакомились со странным мальчишкой; он произвел тогда на нас обоих одинаковое впечатление… И вы его узнали, когда он снова появился перед вами, не так ли? Кстати, когда это было?

Сеттиньяз замялся, сердясь на себя за это и почти стыдясь своей подозрительности:

— 16 июля прошлого года. В день моего рождения "to свадьбы. Да, я его узнал в первую же секунду.

— А я увидел его в сентябре, 8-го или 10-го, кажется. И тоже сразу узнал. Более того, я тут же вспомнил его фамилию и двойное имя, вспомнил, как он стоял в моем кабинете в Маутхаузене и разглядывал страшные фотографии.

Таррас посмотрел на Сеттиньяза, помолчал секунду и вдруг рассмеялся:

— И вот прошло шесть лет, а мы с вами знаем друг друга двенадцать или тринадцать лет, и на тебе — боимся открыть рот, чтобы не выдать одну из ужаснейших тайн Его Величества Реба Михаэля Климрода! Мы сами сошли с ума, Дэвид, или он заразил нас своим безумием?

— Похоже, — сказал Сеттиньяз, в свою очередь рассмеявшись. — Определенно так. Рад видеть вас, Джордж.

— Я тоже, малыш. Вы всегда были моим любимым учеником, несмотря на отсутствие у вас чувства юмора. Кстати — это «кстати», разумеется, ничего не означает, — я только что вернулся из Японии. И ездил туда не для прогулки. Это он меня посылал, к он же попросил меня прийти и поговорить с вами. Я обязан все вам рассказать. Слушайте и записывайте, ученик мой Сеттиньяз: «Урок Четырнадцатый, или Как Создать Самую Крупную в Мире Флотилию Танкеров, Не Потратив Ни Одного Су из Своего Кармана».

В течение следующего часа, в точности тем же тоном, каким когда-то в Гарварде он объяснял, что Право всегда было лишь «комплексом хитроумных правил, внутренне противоречивших друг другу и не имевших иной цели, кроме стремления придать видимость разумности самым чудовищным деяниям», Таррас рассказал о недавнем начинании Реба Климрода и тех практических делах, которые за ним последовали.

— Онасис, в частности, вместе с другими греками решил прощупать почву на месте бывших немецких верфей, в районе Гамбурга, Бремена, Киля и других городов. И, конечно же, тевтонцы, которые действуют неуверенно, но все же пытаются возродиться, приняли его с распростертыми объятиями, они будут строить и уже строят множество кораблей для упомянутых греков. Реб сказал себе, что и другая страна, также получившая взбучку во второй мировой войне, может быть преисполнена такого же благорасположения. Например, Япония, ученик мой Сеттиньяз. А место называется Куре. Мой юный Дэвид, когда японцы затеяли в Тихом океане войну, они бросили против нас самые крупные, таких еще и не видели на море, броненосцы «Ямато» и «Мусаси» водоизмещением семьдесят две или еще сколько-то там тысяч тонн. Мы, кстати говоря, их потопили, но японцы понимают, что значит построить корабль. И они согласились сделать это для Реба, который заказал им шесть танкеров, два из которых — сидите спокойно, — два из которых водоизмещением пятьдесят тысяч тонн. Это будут самые крупные танкеры в мире.

— А деньги? — спросил неисправимо практичный Сеттиньяз.