— Я умру здесь от стерильности.

— А чего ты ожидал? Спальню Фредди Вандербильта? — отрезала я.

Когда мы уже собирались уходить, Генри воздержался от прикосновения к нему, поскольку сиделка обреталась прямо там, но я поняла по прерванному движению его руки, что он хотел сделать это, и потому сказала:

— Помни, как много людей любят тебя, Джордж.

— Доброе утро!

Миновал месяц волнений — острых, длительных, затем несколько спавших — и вот Генри вошел в мою студию и закрыл за собой двойные двери.

— Я принес хорошие новости. — Он понизил голос. — Джордж скоро вернется домой.

— У меня камень с души свалился.

— Он начал с нетерпением расхаживать по своей палате, дабы уверить сиделок, что здоров, ибо хочет показать нам спальню Вандербильта еще до того, как ее отправят в Гайд-парк.

— Хороший признак. Возвращение к своей беспокойной сущности.

— Я привез ему букет красных гвоздик, чтобы подзадорить. Он потребовал булавку, чтобы приколоть одну из них на свой больничный халат, и практически съел остальные.

Я потрепала Генри по руке, и он отправился восвояси. В каждом его шаге проглядывало весеннее пробуждение.

Чтобы отпраздновать показ спальни Вандербильта, Джордж нацепил свою шляпу с красным пером. По мере того как мы приближались к складу, его шаг убыстрялся.

— Помедленнее, Джордж. Тебя только что выписали…

— Из тюрьмы. Белое, белое, ничего, кроме белого. Я был просто вынужден выздороветь, чтобы выбраться поскорее из этого бесцветного куба. — Приблизившись к двери спальни, украшенной резьбой, он предупредил нас: — Будьте готовы. Любимый цвет Вандербильта красный. Как у Лоренцо Медичи.

Он широко распахнул дверь в XV век. Красный цвет и золото сияли повсюду, ни один квадратный дюйм не остался без украшений. Монументальную кровать окружали витые колонны, а золоченые коринфские капители поддерживали балдахин. Резной фриз, тканые обои на пасторальные темы и красные бархатные занавеси, расшитые золотом, украшали стены. Софа, канапе и шесть стульев, обитые красным бархатом, были декорированы золотым флорентийским шитьем.

— Как я посмотрю, Позолоченный век живет и здравствует. Этот барон-грабитель собирается развлекаться в своей спальне?

— Да. Как владыка времен Возрождения. Разве не великолепно? — Джордж сновал по комнате, указывая на настенные светильники, фарфор и обнаженные мужские фигуры на пьедесталах, выбранные им.

— Годится для короля, Джордж.

Но слишком перегружено украшениями для современного вкуса. Генри Белнэп рухнул бы под этой всеподавляющей мощью. После его оценки моей работы я подумала, что, возможно, я принадлежу двору Медичи вместо Тиффани, но теперь видела, что нет. В помещении не было на чем остановить взгляд для отдохновения, точно так же, как на рисунке моих бедных замученных часов.

Приберегши напоследок вещь, которой он гордился больше всего, Джордж откинул простыню, прикрывающую деревянную панель, вырезанную по его фантастическим рисункам людей и животных, выглядывающих из листвы. Человек с заячьими ушами подмигивал, будто хотел сказать: «Ага, ты нашел меня! Разве я не забавен?» Две сморщенные женщины обвили друг друга руками, одна плакала, а другая хохотала во все горло. Мальчик делал стойку на руках, отверстие его рта образовывало идеальное «О», будто его потряс вид предметов вверх тормашками.

Джордж описал круг, схватившись руками за голову. Я понимала его возбуждение при виде своих идей, воплощенных в изделии.

— Все остальное в комнате — работа для хозяина. Ты сделал, что он хотел. Но эти панели — истинное выражение твоей сущности, Джордж. Чудесная ирония каприза!

Никогда я не видела его более счастливым.

Шумная шеренга из пяти сестер Палмье, Элис и меня крутила колеса наших велосипедов по тротуару Пойнт-Плезент, деревни в штате Нью-Джерси. Это были всего-навсего скрепленные вместе доски, временно уложенные на дюнах, чтобы их можно было убрать на зиму. У нас тряслись все внутренности. Свежий соленый воздух взбадривал, а крики морских птиц воодушевляли. Мы вернулись через лес к летнему коттеджу семьи Палмье на взморье и поужинали рыбой, пойманной их отцом. Завершили день прогулкой на парусной лодке при лунном свете.

На следующее утро мы вырядились в чрезвычайно легкие купальные костюмы. Что за бодрящее чувство — не ощущать вокруг своих щиколоток ничего, кроме воздуха! Сколько подобных ощущений мы упустили с тех пор, как Элис и я бродили в ручьях Огайо, подобрав подолы своих школьных платьиц? Теперь мы бросали вызов друг другу, осмеливаясь сделать еще один шаг в холодное море — по щиколотку, по колено, по бедро, по пояс. Я изобразила шумное, со всплесками подобие заплыва на короткую дистанцию. Затем мы пошли прогуляться.

— Посмотрите-ка! — закричала я.

— Кружево королевы Анны, — сказала Лилиан.

— Или дикая морковь, если ты настоящий ботаник.

— Какая разница? Сорняк — он и есть сорняк, — заметила Мэрион.

Кисти крошечных белых цветочков вырастали из одной точки на стебле, как взрыв огней фейерверка.

— Они действительно напоминают кружево, — стояла на своем Лилиан.

— Да это просто разновидность одуванчика, — возразила Мэрион.

— Их несложно нарисовать.

— Только не это! — застонала Мэрион. — Предполагается, что сегодня — выходной.

— Мы никогда не думаем о работе, когда приезжаем сюда, — заявила Лилиан.

— Но у вас нет на руках отдела из тридцати девушек, которых необходимо загрузить работой.

Здесь мог быть найден ответ на требование мистера Митчелла изготавливать более простые, небольшие, недорогие предметы.

— Лилиан, как думаешь, нельзя ли использовать стебель как мотив для подсвечника? Небольшая чашечка, удерживающая свечу, может быть полноцветной, курчавящейся кистью, высокая стройная ножка — стеблем, а по кругу основания можно вырезать корни, расползающиеся в стороны, как рассыпавшиеся колесные спицы. Что ты на это скажешь?

Девушка не спускала глаз с цветов, которые я собирала, и мне показалось, что брошенное мной в ее душу семечко дало ростки.

— Я дам вам ответ в понедельник.

В понедельник она сказала «да».

В течение следующих двух недель Лилиан сделала наброски двух видов подсвечников с мотивом дикой моркови, оба красивые и изящные. Я гордилась ею, как курица-наседка. Тем временем я использовала этот мотив для бронзовой чернильницы. Я настояла украсить ее одной небольшой мозаикой. Теперь у мистера Митчелла было три предмета, быстро обеспечивающих денежные поступления, а я могла закончить разработку моих ламп павлиньей расцветки.

В конце следующей недели Пойнт-Плезент весь полыхал маками. Их лепестки, напоминающие тонкую, слегка гофрированную бумагу, трепетали и соблазнительно влекли своим насыщенным алым цветом, красным Вандербильта, достаточно ярким, чтобы глаза у вас полезли на лоб, с достаточным количеством оттенков, чтобы нам можно было использовать и мраморное, и крапчатое стекло. Мы неистово рвали их, как в языческом танце, и притащили домой огромные букеты.