— Какого?

— Мой добрый демон за плечами называет его Миром. Моя добыча — мир на всем великом древе Йонесси. В нем лучшие не умирают вместо худших, нет обмана при дележе угодий, добычи или невест. Пусть мир будет, как стойбище хорошего хозяина, где всякая вещь лежит на месте, и можно перекочевать с одного края земли на другой и найти свою вещь нетронутой. Разве вам не нравится такой мир?

Спросил вожак сомату:

— А мы в этом мире получим те же замерзшие болота?

— Брат Сойму, топкие земли получит тот, кто их достоин. Я вижу, что это не ты и твои сородичи.

Сойму просиял.

— Тогда мне нравится твой мир. Говоришь, как мудрец, Ябто.

— Каждый делает то, что должен и получает то, чего достоин, — об этом непрестанно говорит мой демон между лопатками. Такой же есть у каждого из вас — иначе зачем бы вы пришли ко мне?

Тогда люди, очарованные словами Ябто Ненянга, спросили, как достичь этого мира. Широкий человек ответил:

— Нас много, но мы ничтожны.

Он смотрел на людей и видел, что его не понимают.

И Ябто продолжил свои слова.

— Однажды я шел по гребню скалы. Гребень был узок, а скала высока, ветер хлестал со всех сторон, хотел сбросить меня. Так вышло, что надо было идти по этому гребню, — другого пути по земле для меня тогда не нашлось. Внизу ждала смерть, если не от высоты, то от чужого оружия. И вот я шел и думал: вся моя жизнь зависит от того, чтобы не сделать ни одного движения в сторону. Временами гребень становился настолько узким, что даже взгляд в сторону грозил гибелью. Я понял, что дойду и выживу, если буду смотреть только вперед, пусть даже вокруг меня будут танцевать все небесные демоны.

— А если бы кто-то шел навстречу? — спросил Оленегонка.

— Я бы сбросил его — будь он мой брат… Либо он сбросил бы меня. По такому пути способен пройти только один человек, направляемый единой волей, не смотрящий по сторонам и вниз. Это так же верно, как и то, что ты умен задавать вопросы… Для великой охоты, на которую я призвал вас, нужна та же воля, что провела меня по гребню скалы.

Он помолчал немного и спросил тихо, но так, что услышал каждый:

— Скажите, кто я для вас?

— Вождь, — раздалось несколько голосов.

Тут вскочил Оленегонка — он сидел сбоку от Ябто Ненянга, но пронзительным рысьим умом чувствовал его повелевающий взгляд.

— Ты! — Он ткнул древком пальмы в грудь вожака сомату. — Ты назвал его мудрецом! Где ты видел таких мудрецов? В своем болоте?

Сойму потянулся к ножу, но Оленегонка закричал еще громче:

— Если Ябто Ненянг — вождь, который собирает всех, кто хочет поквитаться со своими обидчиками, то все мы не народ и даже не войско, а свора! Да, свора людей не своим очагом живущих, участь которых скитаться по тайге, нападать на стойбища и в конце концов сдохнуть от голода, холода или на оголённом дереве. Если Ябто — всего лишь вождь, то скоро кожа с наших ободранных лиц будет болтаться на деревьях у речных устьев и предостерегать других сбиваться в своры для грабежа.

Он закричал изо всех сил:

— Ябто Ненянг — наша воля! Та воля, которая проведет нас по гребню скалы. Другой воли у нас нет и не будет. Кто хочет так — встать!

Встали все, кроме широкого человека.

Искры большого костра, смешиваясь с паром из сотни ртов, пропадали в беззвучной ночной тайге.

Оленегонка припал на колено и посмотрел в лицо своей воле.

— Скажи, с чего нам начать?

Ябто не двигался: он промолвил, не меняясь в лице:

— Как сосна, уходящая под небо, начинается с крохотного орешка, так и наше дело начнется с одного короткого слова — «смерть». Смерть любому, кто отклонится от нашей воли даже в самом малом — возьмет без спроса чужую вещь, ударит товарища, утаит еду или вытащит из котла больше, чем положено. Вот, что я могу предложить вам в начале. Для войны будут другие правила, но похожие на те, о которых я сказал вам только что.

— Ябто! — закричал новый народ.

С того мгновения они перестали быть сотней вооруженных мужчин — их стало десять по десять. Никто не мог селиться, как раньше, — каждому десятку было определено три чума и начальник, которому, помимо власти, доставалась жена. Жены чинили одежду подначальным воинам своих мужей, готовили еду, и знали, что их честь защищает то же короткое слово, которым защищена всякая чужая вещь.

Так сбылась мечта молодых вдов великой семьи Хэно — каждая из них, даже мать двух мальчиков, получила мужа в светлом железе и сытую жизнь.

Ябто выбирал начальников и раздавал женщин сам — все остались довольны. Себе широкий человек взял вдову Передней Лапы, вопреки ожиданиям, что он выберет женщину посвежее, — а такие были. Подлинное имя этой вдовы мне так же осталось неизвестным.

* * *

Люди Нга и Ябто Ненянг стояли на одном — левом — берегу Йонесси. И хотя широкий человек покинул свою родовою реку, берега он не сменил. Весна переходила в лето, вспухали болота, разливались малые реки, защищая врагов друг от друга. С теплом приходит и много доброго труда, а из злых дел оставались только грабеж и мелкая месть. Враги не хотели ни того, ни другого. Враги ждали осени, когда месяц великого снега укрепит лед Йонесси настолько, что он выдержит бессчетное множество людей, оленей, железа и не растает от обилия крови.

Не забывая стад, люди Нга помнили о предстоящем. Их лазутчики неотрывно наблюдали жизнь стойбища и, возвращаясь, рассказывали удивительное: как в стойбище появились женщины, они ухаживают за мужчинами и, кажется, развязывают ремни для всей сотни, а сами мужчины, как повредившиеся умом, собираются в некие фигуры, напоминающие колоды для рубки мяса, и исполняют странные танцы с оружием. Сам широкий человек идолом сидит на возвышенности и время от времени поднимает то одну, то другую руку.

О чем говорят в стойбище врага, лазутчики слышать не могли. Старейшины требовали узнать, много ли у Ябто оленей и нарт, хотя понимали, что спрашивают глупое, — оленей было немного, ибо берег и густая тайга не могли дать места для большого стада. Но старейшины знали изощренный ум широкого человека и потому не стеснялись того, что казалось глупым. И еще спрашивали у лазутчиков — не пополняется ли войско обиженными судьбой. Лазутчики клялись, что смотрели до рези в глазах, но ни одного нового человека не насчитали, и тем более ни одного нового дыма в стойбище.

Старейшины семей Нга корили себя за потерю отряда лучших воинов, но прошло время, боль уходила, и злое удивление изощренной хитростью врага раздувало спокойное, уверенное желание вырезать гниль, попавшую в тело мира, стоящего на Йонесси. Гнев их был покоен и праведен.

Все изменилось в один день, когда человек, вернувшийся с разведки, рассказал, что над стойбищем врага, не умолкая, стучат топоры, и высокие деревья падают одно за другим. Еще через несколько дней старейшины узнали, что берег покрыт плотами, и чумов становится все меньше. «Он уходит на тот берег», — сказал один из старейших. Для чего Ябто Ненянг покидает удобное стойбище вместе со всеми воинами, женщинами, чумами, оружием, нартами и скарбом, при этом рискуя потерять часть оленей на переправе, — эта загадка поколебала спокойную уверенность старейших из Нга. Кто-то из них сказал, что никакой загадки нет — Ябто просто испугался войны и хочет уйти далеко-далеко.