– Послушайте, батюшка, вы что, и на исповеди так на прихожан голос повышаете?

– То на исповеди!

– Давайте будем считать, что и сейчас исповедь.

– Не богохульствуй!

– Ну, ладно. А если так, я вот тут выговорюсь, а вы меня на путь истинный подтолкнете. Это богоугодное дело? А я вдруг и впрямь…

– Ты… Ладно, говори дальше.

– Так вот, ребята едут и случайно погибают. Гиря знает, что их убили, но трупы находят за городом. И все, в том числе и наши, верят в то, что пацаны баловались динамитом. Странно? Странно. И вот тут я начинаю чувствовать, что вокруг что-то происходит странное. Крупное и мелкое. Сразу после гибели быков – взрывы в клубе. Причем, Гирю не убивают, а просто подкладывают в стол будильник. А ведь могли и мину. И сегодня тоже, могли убить, а не стали, просто припугнули. То есть, тот, кто взрывал первую бомбу перед клубом, очень сильно отличался от того, кто хулиганил потом. Кстати, Винтик, замочивши Димыча и Глыбу, благополучно испарился. И его никто не видел.

Гринчук потер виски:

– Голова что-то болит. С самого утра. Ну, Бог с ней. Да. Это крупные странности. А теперь мелкие. Крысы, которые портят наши отчеты уже в течение почти двадцати лет, вдруг испарились. Исчезли. Видели некоторых из них на рынке последний раз как раз перед ураганом.

– Ураган тоже Крысы устроили? – поинтересовался отец Варфоломей.

– Ураган устроили мусульмане, чтобы на Покровском соборе крест снести. Это, кстати, уже второй раз. Или третий?

Священник набрал в легкие воздуха.

– Я извиняюсь, – поспешил предотвратить взрыв Гринчук, – я больше не буду. Только вы не провоцируйте.

Священник выдохнул.

– В день урагана еще одна смешная история произошла. На Пятачке кто-то непостижимый опустил двух менял. Опять среди бела дня. И опять его никто не видел. Странно. Дальше. Крысы на рынке знаете что делали? Не поверите. Они покупали, – капитан произнес это слово по буквам, – они покупали палатку. Не странно? Странно. И среди покупавших, кстати, по моим сведениям, был ваш приятель Тотошка.

– Что еще у нас произошло? – задумался Гринчук. – Ага, Крысы на работу не вышли, оставили и места торговли и там где милостыню просили. И никто, в том числе, цыгане, этих мест не занял. Даже цыгане. Вот это уже очень странно. И до сих пор места пустуют.

Отец Варфоломей задумчиво почесал бороду:

– Точно?

– Как на духу! Вот я и задумался. И решил с вами посоветоваться. Может, и вы чего подскажите. Вы ведь всегда были в хороших отношениях с Крысами. С той же бабой Ириной. И с Тотошкой. Они же тут, на Ночлежке, цветы с могил на продажу собирали…

– Не знаю я ни о каких цветах!

– Да, ладно вам, батюшка. Не зря я перед иконами говорить отказался. Грешно… э-э… давать ложные показания. Тем более, что я и не допрашиваю вовсе. Я констатирую.

Отец Варфоломей поерзал по скамейке:

– Грешны мы все, Юра. И я не без греха…

– Ничего, не согрешишь – не покаешься, – понимающе кивнул Гринчук, – но я не об этом. Я хотел спросить у вас, что там с Норой происходит? Им же нужно кушать, а это значит, что нужно промышлять на тему еды и денег. А они вот уже третий день носа в мир не кажут. Странно ведь?

Отец Варфоломей задумчиво поглядел на проплывающие по небу облака. Потом наклонился, сорвал росший возле лавочки цветок и стал его внимательно рассматривать.

– Святой отец, не хочется прерывать вашей медитации, но вынужден напомнить, что мы с вами разговариваем.

– А не хочу я с тобой про это разговаривать, – не отрывая взгляда от цветка, сказал батюшка, – и не буду. И вообще, пора мне, дела.

– Нехорошо, святой отец, нехорошо. Когда вы попросили меня помочь старушке в квартирном вопросе, я ведь не стал вам рассказывать, что это не по моему профилю. И когда пацанов тех из банды вытаскивал по вашей же просьбе…

– Ну не могу я… – простонал отец Варфоломей, – весь мир тех людей обманул. И если я еще их обманывать стану… Не могу! Да и не может быть у Крыс, прости Господи, ничего для тебя интересного.

– Но…

– А если и найдешь что-то, то без меня. Сам иди к ним и разговаривай. Они тебя знают. И даже уважают. Сам поговори. А я пойду… – отец Варфоломей встал.

– Не пойду я к ним. Страшно. Я человек осторожный, в стремные места не хожу. Мне до пенсии несколько месяцев осталось.

– Не клоунствуй, капитан, – строго посмотрел на Гринчука священник.

– Да не клоунствую я, батюшка, – тяжело вздохнул Гринчук, – я ведь чего про странности заговорил? Еще одна осталась, странность непонятная. По поводу виновников сегодняшнего торжества. По моим сведениям, перед тем, как идти к Винтику, Димыч и Глыба выполняли еще одно задание Гири. Они ходили в Нору, чтобы шугануть оттуда Крыс. А потом поехали к безобидному Винтику и погибли. Ну и потом все эти странности и пошли. Так что в Нору я не пойду, страшно. И пришел я к вам не для того, чтобы Крыс подставить, а чтобы понять, не играет ли кто из них с огнем. Их ведь никто кроме вас, батюшка, жалеть не станет. Ежели что. – Гринчук тоже встал с лавки. – Снова жара. И хоть бы ветерок какой!

– Чего ты от меня хочешь, капитан Гринчук? – резко обернувшись, спросил отец Варфоломей. – Чего пришел?

– Я, собственно, пришел на похороны. И заодно поболтать. Привычка у меня такая, если можно что-то сделать незаметно и не привлекая ничьего внимания, лучше это так и сделать. Если теперь кто-нибудь у вас спросит, о чем это с ментом разговаривали, легко объяснить, что мент этот самый отбирал, извините за выражение, показания по поводу происшествия с венком. И все будут довольны. Честь имею, до свидания. Если вам, – Гринчук сказал это с нажимом и сделал паузу, отец Варфоломей отвел взгляд, – что ни будь понадобится – звоните. Кстати, чуть не забыл, у меня появился на время мобильный телефон. Можно теперь меня вызванивать и по нему.

Гринчук вытащил из кармана записную книжку, написал на листке номер мобильного телефона и вырвал листок:

– Вот, в любое время дня и ночи.

Отец Варфоломей взял листок и спрятал его в карман.

– До свидания, батюшка.

– Иди с Богом.

– А вот за это ручаться не могу, – улыбнулся невесело Гринчук, – или с Богом, или к черту. До свидания.

Отец Варфоломей проводил взглядом капитана, посмотрел несколько минут, как, жестикулируя, он поговорил о чем-то с сапером. Потом Гринчук, словно почувствовав взгляд священника, обернулся и помахал рукой.

Отец Варфоломей отвернулся, мелко перекрестился и пошел к своему дому, стоявшему метрах в двадцати от церкви, за кладбищенской оградой.

Разговор с Гринчуком обеспокоил его и одновременно напомнил, что забегавший вчера Тотошка, что-то бормотал невнятно о переменах в жизни и передавал настоятельную просьбу Ирины зайти.