Они пасли коз, которые ели траву, но не трогали чайные кусты, и удобряли чай их пометом. Жить приходилось в круглом деревянном доме вместе с тремя сотнями других постояльцев. Дом походил на воронку из стен, окон и свисающего гроздьями стираного белья. Они ели все вместе, по ночам вместе зажигали китайские фонарики и могли слышать через тонкие стены и открытые окна, как каждый из них разговаривает, поет или занимается любовью. Дому было шесть тысяч лет, и каждый, кто жил в нем когда-либо, нацарапал свое имя на стене, лестнице, крыше или где-то еще. Дом был настоящей библиотекой имен. Свои имена Майло и Сюзи написали на деревянных мостках у родника. Майло написал «Майло». А Сюзи – свое настоящее имя, которое есть у каждой из частиц вселенной или сил природы. Имя представляло собой головоломку из семи переплетающихся символов бесконечности, составленных из потоков цифр, сложенных в буквы. Если до надписи дотронуться, та загоралась и начинала двигаться. Снизу она приписала: «Она же Сюзи».

Однажды другой клочок вселенной в ветхом балахоне из мешковины поднялся к ним на гору. Майло в первый момент принял его за Маму и сильно напрягся.

Но это была не она. Не сказав никому ни слова, пришедший стал вместе со всеми собирать чай. На всякий случай Майло и Сюзи укрылись за стеклами солнцезащитных очков. Пришедший зажег бумажные фонарики и поужинал вместе со всеми. Он назвался Мохенжодаро Бо-Ти Харайи Нандаро, Пятый Путь Пятого Света Пятого Знака Первой Ночи, тот, кто Рядом и Вдалеке, Олицетворение Труда. Свое имя он записал на большой деревянной миске для салата. На это ушло пятнадцать минут. За все время Мохенжодаро ни разу не прокололся. Он перемыл всю посуду, переночевал в сарае для инструментов и еще с утра исчез.

– Так о чем ты думаешь? – спросил Майло у Сюзи после завтрака. В этот раз они решили поваляться дома в постели, поскольку Сюзи чувствовала себя особенно беззащитной и уставшей.

– Надоело прятаться, – ответила она. – Устала я бегать и смотреть, как тает горка песка в нашей стеклянной колбе. Я хочу оказаться дома. Хочу свою свечную лавку. Хочу, чтобы мы…

– Жили своей жизнью, – докончил Майло, стоя у окна и рассматривая вырастающую из моря тумана зеленую гору.

– Да, – дрогнувшим голосом сказала Сюзи. – Но они нам этого не позволят. Боа не позволит. Как волна докатывается до берега, нас рано или поздно настигнут.

Молчание. Вот каково терять надежду, подумал Майло. Далеко внизу туман на мгновение расступился, открывая берег моря и петляющую вдаль реку. У Майло захватило дух. В глазах появился особый блеск.

– Я знаю, что делать, – прошептал он.

Она посмотрела с сомнением, но все же предложила:

– Тогда поделись.

– Идем со мной, – сказал он, и, взявшись за руки, они вышли из дома-воронки.

Вниз, через укутанные туманом чайные кусты, к берегу реки.

Сюзи поняла.

– Отправляешься проживать свою последнюю жизнь, – сказала она. Глаза ее заволокла печаль, но она взяла себя в руки. – Все верно. Пока есть шанс, иди, и…

– Мы идем вместе, – сказал он.

Ее голова повернулась. С недоумением и любопытством.

– Вместе все будет как надо, – сказал Майло.

– Нет, – возразила Сюзи. – Я, по-твоему, должна прожить, как… стать человеком?

– Только одну жизнь. Что бы там ни было, мы победим или проиграем вместе. Либо все, либо… ничего. Тропинка и обрыв.

– Малыш, я так не смогу, – мягко произнесла она.

– Сюзи, – сказал Майло. – Дорогая. Любовь моя всех восьми тысяч лет. Я так тебя люблю, но не будь ты упрямой задницей. Что ты теряешь? Что мы теряем?

Глаза Сюзи опасно сверкнули.

– Я самый мудрый человек во вселенной, – напомнил он. – Хоть раз ты можешь мне довериться?

Она промолчала, и они пересекли узкий каменистый берег. Дальше, в серой воде, ожидали тысячи жизней. Сюзи подняла руку.

– Гляди. Вот эта.

Майло взглянул.

– Ты прикалываешься, – сказал он. Но, вглядевшись, стал понимать, что выбор не столь уж абсурден.

– Мир, – произнес он. Учитель одобрил бы.

– Мир, – повторила Сюзи.

И вошла в воду.

– Интересно, на что это будет похоже, – сказала она громко.

– Примерно как быть богом, – ответил Майло. – Только без всякой божественной херни.

– Ты, похоже, от всего этого не в восторге.

– Терпеть не могу рождаться. Это тяжело.

Стоя по пояс в воде, она подпрыгнула и поцеловала его в губы.

– Все или ничего! – воскликнула она и нырнула.

Майло последовал за ней, в последний раз.

Перед глазами Майло мелькали разные его жизни. Так иногда случается, если умираешь или, наоборот, рождаешься. Разумеется, не все жизни. Только некоторые – те, где он применил знания, полученные от Будды. Мирные с большой буквы «М». В одной он на протяжении пяти сотен лет был деревом, воспринимая мир вокруг как нечто огромное, меняющееся и наполненное огнем. Он сгибался, когда дул ветер. Терял листву, когда наступала осень. Когда в итоге его срубили, из него получился чертовски хороший дом. Он был уже настолько старым и воспринимал все так неспешно и мудро, что не составило труда осознать свое предназначение.

Всякое мгновение его жизни наполняли Покой и Мир.

* * *

На экспериментальной планете Горм 7, где исследовали разные способы существования, Майло жил в квартале, в котором контролеры решили однажды удвоить арендную плату.

Жители квартала не стали штурмовать их офис. Вместо этого они сняли с себя всю одежду и отправились жить в леса.

– Назад к природе, – объявили они хором.

– Эй, – завопили контролеры. – Постойте! Так нельзя! Вам нужны наши дома!

Голые люди не отвечали, исчезая среди деревьев.

Майло посчастливилось идти следом за своей бывшей соседкой Жюли ДеНофрио. На спине у нее была удивительно замысловатая и необычайно притягательная татуировка.

Не будь этого мирного и весьма эффективного протеста, ему не довелось бы увидеть такое чудо. Так что никогда не знаешь, какие сюрпризы поджидают на стезе совершенствования.

В Загробной Жизни тоже случались мирные перемены. Незадолго до того, как они с Сюзи стали любовниками, та решила открыть оранжерею.

– Будешь выращивать и продавать растения? – спросил Майло. – Так?

– Ага, – сказала она. Они как раз ели буррито. Сюзи перестала жевать. – А что?

Она умела читать его мысли, так что он старался не думать о том, что Смерть мало напоминает цветовода.