– Опорочить! – ахнул де Бреку. – Да ведомо ли вам, сударь, чем сейчас занимается в беседке та, которую вы пытаетесь спасти от бесчестья?

– Это не мое дело, – мотнул головой Ля Мюрэн. – Но и не ваше, Бреку, совсем не ваше. Я знаю лишь то, что королева окружена недругами. Людовик к ней болезненно равнодушен, его брат Гастон ее презирает, королева-мать ненавидит, а Ришелье любыми способами собирается ее уничтожить.

– С каких это пор супружеская измена под защитой Ночного Дозора?

– Я этого не вижу. А вы видите? А даже если и так! Если ей сегодня суждено впервые познать настоящую любовь…

– Какую любовь?! – воскликнул теряющий терпение вампир. – Да ведь он же…

– Что? Он же – что? Продолжайте, господин барон! Одерживает очередную победу на любовном фронте? Удовлетворяет свою безграничную похоть? Или, может, он под действием приворота? Ну так что ж? Она-то об этом не догадывается. Для нее все по-настоящему.

– Боже, Ля Мюрэн, – схватившись за голову, простонал де Бреку, – какой же вы болван! Да ведь сейчас не о ней даже речь, не об этой несчастной! На кону – судьба всей страны, судьба будущего Франции!

– Тогда тем более, – пожал плечами Светлый. – Мне бы не хотелось, чтобы судьба Франции творилась руками вампира.

– Отпусти ее, сбир! – с угрозой произнес де Бреку, понимая, что времени у него совсем не остается. – Отпусти Беатрис и проваливай, иначе ты покойник!

– Нет, мразь, – по-прежнему спокойно обронил Ля Мюрэн. – Покойник у нас ты, причем уже много лет. Негоже трупам вмешиваться в дела живых людей.

– Проклятье! Да за что ж ты мне мстишь?!

– А то ты не помнишь! Только не делай вид, что действительно не помнишь!

Весьма сомнительно, что Эжен Ля Мюрэн договорил бы до конца, но даже если и собирался – возможность была упущена, поскольку в этот момент в беседке закричала Анна. Тут же заголосили на тропинке придворные, в рощице зашелестели платья, затопали десятки ног.

– Не двигайтесь! – сказал Светлый, прислушиваясь к голосам придворных, пытающихся отыскать в темноте зеленую беседку. – Вот сейчас все решится. Чему быть, того не миновать, но Свет свидетель – я сделал все от меня зависящее и даже более.

Впоследствии возникнет немало версий того, почему закричала королева, находившаяся наедине с Бэкингемом.

Будут говорить, что она оказалась так ошеломлена напором пылкого поклонника, что в последний момент испугалась и передумала, а потому позвала придворных.

Будут говорить, что этот английский дурень, грубый дикарь, пытался взять ее силой. Набросившись на слабую женщину, он задрал ей юбки, будто девке на сеновале, не предполагая, что белье французской королевы расшито брильянтами, а значит, неизбежно расцарапает ей нежную кожу на бедрах. Якобы кто-то даже видел эти царапины и сделал из этого вывод, что кричала Анна от боли.

Будут говорить, что молодая женщина, чей муж исполнял супружеский долг редко, неохотно и из одной лишь необходимости, впервые в жизни испытала острое наслаждение от занятия любовью и не сумела удержать крик счастья…

Но де Бреку не суждено было узнать, что же на самом деле произошло в беседке. Если что-то и было, к появлению придворных оба, он и она, успели привести себя в порядок, а вскрик королевы объяснили подвернутой лодыжкой.

Преследовать Ля Мюрэна барон не стал. Вернее, просто не смог физически, поскольку куда важнее в тот момент было прижать к себе до смерти перепуганную, хрупкую, ледяную от пережитого ужаса Беатрис.

Королева-мать пришла в восторг, когда ранним утром ей сообщили об инциденте в садах. Что бы там ни говорили, но даже мизерное влияние, которое Анне удавалось оказывать на решения короля, нередко сказывалось на репутации и, как следствие, самомнении Марии Медичи. Однажды упустив всю полноту власти, она старалась подбирать любые крохи. Теперь же скомпрометированную невестку можно было вообще лишить шанса как-либо влиять на сына! А это значит, что в выигрыше окажутся сама Мария и Гастон, ее любимый мальчик. И пусть нет никаких доказательств адюльтера – ревнивому Людовику будет довольно и того, что его жена допустила саму возможность остаться наедине с другим мужчиной. О, какой скандал ждал испанку по возвращении в Лувр!

Отправив в Фонтенбло гонца с сообщением о произошедшем ночью, Мария принялась раздавать распоряжения, и (словно вернулись былые времена!) ни один человек не посмел ей возразить. Для тех, кто только-только проснулся, принятые ею меры оказались большим сюрпризом.

Королева-мать решила, что дальше ее дочь должна отправиться незамедлительно. Сопровождать ее будет только брат со своей небольшой свитой. Английским послам также следовало как можно быстрее собраться и отбыть из Амьена в Булонь. Анне же надлежало смиренно дожидаться в особняке возвращения Месье и выздоровления свекрови. Ничего не понимающий герцог де Шеврез, уже успевший привыкнуть к своему привилегированному статусу официального представителя английского короля, собирался возмутиться решением о столь внезапном отъезде, но потом присмотрелся и понял: в таком состоянии и в такой ситуации Мария Медичи и самого короля Англии без промедления выставит за дверь.

Де Бреку страдал. Хотя уже ночью было понятно, что скандала не миновать, он все-таки до рассвета лелеял надежду, что судьба предоставит ему еще один шанс. Может быть, здесь же, в Амьене. Может быть, в Булони. Но теперь любовники разлучены, Анна сможет увидеться с Бэкингемом только в том случае, если ослушается королеву-мать и сбежит. А этого не произойдет, потому как испанка слишком благоразумна, чтобы усугублять свое и без того пошатнувшееся положение. Свидетелей измены нет, а стало быть, нет и самой измены. Пусть не сразу, но ей удастся убедить Людовика, что все это – сплетни завистников и недоброжелателей, вопиющая клевета, заговор с целью дискредитировать королеву в глазах царственного супруга. Король вспыльчив, но ему всегда нравилось, когда его называли Людовиком Справедливым. И значит, стоит несколько раз воззвать к справедливости – и при отсутствии существенных доказательств сердце его смягчится.

Едва только солнце опустилось за линию горизонта, барон обратился нетопырем и понесся на юго-восток. Он провалил задание, он подвел Армана и потому считал своим долгом доложить об этом лично, пока кардиналу не преподнесли данное известие в невыгодном свете. Впрочем, о собственной выгоде он думал в последнюю очередь. Да и в другом просчитался: де Бреку знал, что Мария Медичи отправила гонца в Фонтенбло, он должен был добраться туда часов за двадцать в самом лучшем случае, то есть глубокой ночью, при этом несясь во весь опор, не отдыхая и постоянно меняя лошадей на свежих. Барон предполагал, что из Фонтенбло кардинала известят только утром. Однако, когда в два часа ночи де Бреку переступил порог особняка на Королевской площади, Ришелье уже был взбешен полученным сообщением.