Со мной едут Флаг и Лука. День стоит ясный, но такой студеный, что ломит кости. Меченый, Кулак и еще трое парней провожают нас до границы нашего лагеря и остаются ждать.

Брат Шинар встречает нас на лугу, сплошь устланном зимним клевером, с ним тот толмач, которого я уже видел, и еще один родич. Вся троица тепло одета. Вооружены они «потрошителями» и железными копьями македонского образца. Дюжина вооруженных афганцев издали наблюдает за нами.

Вообще-то я представлял себе брата Шинар иначе. Он молод, всего на несколько лет старше ее, но глаза у него каменные, словно у древнего изваяния. Одет этот малый во все черное. Плащ на нем потертый, но пояс и перевязь пробиты серебряными заклепками, напоминающими об убитых врагах.

Я называю ему свое имя и протягиваю руку. В отличие от европейцев у афганцев рукопожатия не в ходу, они лишь слегка касаются твоей ладони кончиками своих пальцев, словно опасаясь заразы. Кроме того, у азиатов не принято изъясняться четко и ясно, равно как и глядеть в лицо собеседнику. Обычно они смотрят в сторону и что-то невнятно бубнят. Представляться тоже у них не в заводе: своего имени малый не называет.

Я чувствую, как напрягается за моим плечом Флаг. Он этих людей на дух не переносит и готов к любому подвоху. А вот Лука — сама безмятежность, чужие нравы или обычаи его не смущают ничуть.

Собственно, переговоры заканчиваются, едва начавшись. Брат Шинар явно не хочет общаться со мной и то и дело косится на старших, которые, видать, настояли на этом свидании вопреки его воле.

Я разочарован тем, как все складывается, но все-таки сообщаю ему, что у Шинар все хорошо, и выражаю желание вернуть девушку в семью. Он морщится так, будто я его чем-то пырнул.

— Ты хоть понимаешь, — говорит он на превосходном дари, — что мне не хотелось бы самому исполнять этот долг?

Поначалу до меня не доходит.

— Ты имеешь в виду опекать ее?

— Я имею в виду… — Он делает рукой резкий и все проясняющий жест. — С ней следовало бы покончить тебе.

Ах вот оно что! Мне вспоминается давнишний разговор с Елохом. Значит, и впрямь, по афганским понятиям, мое преступление вовсе не в том, что я сплю с Шинар и принуждаю ее жить среди чужеземцев.

Это, похоже, мелочи, это бы ладно, однако, спасши Шинар от расправы в горах, я, пусть и по неведению, нарушил нангвали, то есть взял обязанности ее родичей на себя. Вот что является моей главной виной, вот чего мне никогда теперь не забудут. Так, по крайней мере, настроены оба двоюродных братца Шинар. По глазам видно — они ненавидят меня. Чего, как ни странно, нельзя сказать о родном ее брате. Его взгляд кажется… укоризненным.

— Неужели, македонец, ты воображаешь, будто я желаю зла своей сестре? — говорит он. — Мне двадцать два года, и более сорока голодных ртов сыты лишь тем, что я добуду. В основном это дети и женщины.

Иными словами, у него многочисленная семья и он ее возглавляет. В Афганистане такое не редкость. Когда прочих мужчин выбивают, старшинство может переходить даже к безусым юнцам. Как и все бремя опеки.

— Мне приходится служить врагу для того, чтобы те, за кого я в ответе, не умерли с голоду.

Удивительно, но я проникаюсь к этому малому уважением. И лицо у него приятное, выразительное и умное.

— Кровь, которая должна пролиться в связи с этой историей, будет на твоей совести, а не на моей, — заявляет родной брат Шинар. — Хотя ты и твои соплеменники называете нас варварами, на самом деле это вы грубы и невежественны. Это вы не имеете ни малейшего представления ни о гордости, ни о чести. Тебе следовало бы убить ее, — повторяет он под конец, затем поворачивается и уходит по жухлому клеверу прочь.

Флаг смотрит на нас с Лукой:

— Ну и что это был за спектакль?

Между тем двое других родичей Шинар все еще здесь. Они молча стоят в вызывающих, источающих ненависть позах.

— Как зовут вашего двоюродного брата? — спрашиваю я.

Старший из этой миленькой парочки окидывает меня взглядом и после затянувшегося молчания односложно отвечает:

— Баз.

В утро на Плеяды (первый день зимы) войска Койна пересекают Яксарт. Свистит ветер, над морозной степью вихрится поземка. Как уже сказано, мы охотимся за Спитаменом. Ощущение у всех такое, что приближается решающий момент.

Волка видели в восьмидесяти милях к востоку от границы, в селении под названием Габи. Это торговый форт, часто посещаемый массагетами. Они обычно наезжают туда по весне, перед откочевкой на юг. Но призыв Спитамена вполне может собрать их там и зимой.

Что-то назревает, это буквально витает в воздухе. Летописец Коста, у которого нюх на значительные события, едет с нами, так же как и Агафокл, офицер по особым делам.

— Клянусь Гадесом, — ворчит Флаг, — похоже, все мыши повылазили из своих нор.

Патрули рыщут по пустошам на севере и востоке. Наш отряд делится на три группы для охвата дополнительных территорий. Чуть ли не всюду изо дня в день мы обнаруживаем следы конских копыт: варвары двигаются не веером, как у них принято, но вереницами, чуть не шаг в шаг, чтобы скрыть, сколько их.

Суровая зима быстро вступает в свои права. Ручьи замерзают, живых ключей мало. Только мы находим подходящее место для лагеря, как примчавшийся к нам галопом гонец велит прервать патрулирование и со всей возможной поспешностью следовать в западном направлении.

В той стороне лежит продуваемая ветрами травянистая равнина Тол Нелан (Ничто). Там один из соседних разъездов наткнулся на вражеское становище. Довольно внушительное, варваров там несколько сотен, и явно воинское, а не кочевое, судя по отсутствию бесчисленных кибиток со скарбом, женщинами и детьми. Разведчики сумели остаться незамеченными и послали к Койну за помощью. Для участия в этой боевой операции Койн отзывает несколько патрулей, и наш в том числе.

Мы проводим в пути ночь и день, по дороге соединяясь с такими же маленькими дозорами, и в конце концов примыкаем к двум крупным отрядам ездовой пехоты, выделенным Койном из основных своих сил. Разведчики, первыми обнаружившие врага, перехватывают нас в десяти милях от дикарского стана и выводят в обход, по широкой дуге, к скрытым позициям, которые мы занимаем.

Всего патрульных собралось человек шестьдесят, помощь отрядам Койна от нас вроде бы небольшая, зато им приданы боевые машины: две тяжелых баллисты с неплохой (в четверть мили) дальностью поражения и несколько легких, мечущих дротики катапульт. В разобранном виде такой механизм везет один мул, в крайнем случае пара.

Командует операцией Леандр Аримма. Сам он из царской командирской элиты. С ним Агафокл и летописец Коста. Оба они явно ожидают чего-то. Леандр приказывает разбить опорный лагерь прямо на льду замерзшей реки, в двух милях от вражьего стана, и делит свои силы на четыре подразделения: три атакующих и одно заградительное, тыловое.