В эти годы радикалы из Коминтерна были опасно своевольны. Но особенно этим отличались финские боевики. Из Павловских они казарм нетерпеливо требовали скорейшего похода.

Но их ЦК оставался глух. Члены ЦК припеваючи жили в «Слезе социализма» – так в двадцатых годах называлась гостиница «Астория». В «Слезе», несмотря на голод, финские руководители кутили на деньги Коминтерна, туда же они приводили голодных петроградских проституток. Ильич решил сменить руководство и усмирить финнов.

Коба отправил меня в Финляндию…

В Хельсинки находился тогда наш главный человек в Финляндии – Отто Куусинен. Это был вчерашний социал-демократ, несколько раз избиравшийся в парламент, член потерпевшего поражения революционного правительства «красных» финнов… Куусинен жил в подполье, на конспиративной квартире. Его молоденькая хозяйка смешно ревновала маленького лысого Куусинена. С гневом рассказывала мне, как он умудрился переспать со всеми нашими женщинами – связными, которых мы к нему посылали. Она его любовно называла «проклятый финн с вечно задранным х…м».

Я передал Куусинену предложение Ильича переехать в Россию и навести порядок в Финской компартии. Куусинен ответил загадочно. Мол, он готов переехать к нам, но находящиеся в Петрограде руководители финской партии не позволят. Особенно его не любят братья Райхья. (Один из них – тот самый финн, с которым мы вели Ильича в Смольный. Другой при помощи братца прорвался к власти в Финской компартии и Коминтерне.) Изложив все это, Куусинен сказал, что тем не менее желание Ленина для него закон. И он постарается навести порядок в Финской компартии, не выезжая из Гельсингфорса.

Я передал загадочный ответ Ильичу. Дальше события понеслись стремительно. В Павловских казармах начали появляться незнакомые красногвардейцам финны. Они произносили пламенные речи о зажравшемся руководстве партии, которое тратит на шлюх и водку коминтерновские деньги, предназначенные на революционный поход в Финляндию. Это была спичка, и пламя загорелось. Финны принялись яростно митинговать. Вскоре наступила развязка. Во время очередного Пленума ЦК Финской компартии в зал ворвались финские красногвардейцы. Они деловито перестреляли весь президиум. Одним из первых был убит Райхья. Отстрелявшись, нападавшие не бежали, а сдались появившейся милиции. В тюрьме написали Ленину коллективное письмо о том, что они были не убийцами, но судьями. Ибо осуществили «суд финского народа над обуржуазившимися партийными ворами».

Исполком Коминтерна и взбешенный глава Коминтерна Зиновьев объявили расправу белофинским заговором. Хоронили финских товарищей торжественно на Марсовом поле. Помню, как я рассказал всю эту историю Кобе.

Он долго ходил по комнате, потом сказал:

– Хорошо иметь дело с умным человеком.

Уже вскоре Куусинен был в Москве. Все наивные смутьяны-убийцы навсегда исчезли в тюрьме. Лысенький Куусинен тотчас стал одним из руководителей Коминтерна и Финской компартии.

Таков был человек, которого я застал в кабинете Пятницкого…

Пятницкий сразу огорошил меня:

– Вы, конечно, не знаете, но Ильич тяжело болен. – Так я впервые услышал этот великий секрет. – Мы счастливы сегодня сделать ему настоящий подарок. Мечта Ильича сбудется, – и Пятницкий торжественно произнес: – Сегодня ночью случится то, что и вы и мы готовили почти пять лет! Революция в Германии! В полночь рабочие отряды в Берлине захватят ратушу, министерства, полицейское управление, государственный банк, важнейшие железнодорожные станции. В эту же ночь восстание продолжится по всей Германии. Уже к утру все главные города перейдут в руки коммунистов. Это и есть наш великий подарок больному Ильичу…

Я с изумлением слушал его. Никто из моих агентов не сообщал ничего подобного. Я сказал ему это.

– Но ваши агенты не могли ничего знать. Гриша (Зиновьев) велел держать это в строжайшей тайне, – ответил Пятницкий. – Восстание готовил наш отдел. Через одного преданного коммуниста, личного агента Гриши мы передали… – И он назвал мне астрономическую сумму. – Этот человек вчера нам сообщил: «Все готово! Пора!» В Берлин уже выехали Радек и Стасова. Гриша велел начинать. Сейчас мы ждем условленной телеграммы из Берлина – о начале восстания.

Лубянка, как я уже писал, давно контролировала Коминтерн. И в какой бы тайне они ни готовили восстание, я не мог не узнать об этом. Созданная мною сеть была связана с немецкими рабочими отрядами. И тем не менее я ничего не знал.

Но зато я был знаком с их агентом – «преданным коммунистом, личным агентом Гриши». В одну из первых поездок в Берлин я, по заданию Гриши, передал ему деньги. Дело происходило на его конспиративной квартире. Там я увидел картину воистину фантастическую. Валюта лежала всюду. Банкноты торчали из книг, альбомы с фотографиями были переложены долларами. Валютой оказались набиты чемоданы, папки… Помню, под кроватью, почему-то в ночном горшке были сложены привезенные кем-то из Гохрана очередные бриллианты…

Вернувшись, я доложил обо всем Зиновьеву. Он грубо попросил меня не вмешиваться в дела, которые меня не касаются, если не хочу схлопотать пулю! По привычке первых дней Революции этот нервный трусливый паникер-интеллигент обожал грозить расстрелом.

Так началась эта удивительная ночь. Мы сидели в кабинете Пятницкого – в окна был виден Кремль.

– Завтра эти звезды будут гореть над Берлином, – мечтательно сказал Пятницкий.

Куусинен молчал.

Пятницкий и Куусинен беспрерывно курили и по коминтерновской привычке так же беспрерывно пили кофе. В клубах дыма лица казались призрачными… Постоянно звонил телефон. С больным Лениным, точнее, с женой Надюшей поддерживалась телефонная связь. Уже в полночь должна была поступить телеграмма Радека о начале Революции. Ждал я сообщений и от своих агентов об этой внезапной Революции…

Полночь миновала – телеграмм не было! Час ночи – молчание, два, три часа – все еще ничего. Для поддержания духа Куусинен отлучался в свой кабинет, где дежурила молоденькая секретарша. Там же в кабинете стояли знаменитые брусья – Куусинен был не только женолюб, но и отличный спортсмен.

Под утро смущенный Пятницкий послал Радеку телеграмму: «Что происходит?» Через несколько часов пришел насмешливый ответ Радека: «Ничего».

Я ушел, не прощаясь.

Оказалось, восстание готовил все тот же агент Зиновьева – верный человек, «преданный коммунист», которому можно доверять. Он получал от Зиновьева огромные суммы. И все это время переписывался с ним шифровками, сообщал о подготовке восстания.

Но в судьбоносную ночь верный человек внезапно перестал отвечать… Короче, на этой затее мы потеряли большие деньги и десятки преданных людей. Жалкие группы рабочих, вовлеченные в авантюру, действительно начали действовать. В Берлине они попытались дестабилизировать обстановку, напали на полицейских и были рассеяны. В Гамбурге также началось выступление рабочих, которое тотчас было подавлено. Несчастных участников схватили.

Через несколько дней после коминтерновского фиаско Коба вызвал меня в Кремль.