– Я Леопард-1, прием. Вызываю резервное звено и командирскую четверку. Вам – взлет немедля! Квадрат 42–14, нас преследует десятка «мессеров-109».

Третье звено вместе с командирской четверкой, оставшееся на аэродроме в готовности № 1 для наращивания сил, завело двигатели. Вторая восьмерка под началом замполита эскадрильи старшего лейтенанта Егоренко пошла на перехват «Мессершмиттов-109G-6». Они атаковали «худых» как раз над линией фронта. Те настолько увлеклись погоней за истребителями майора Волина, что пропустили удар! Как результат – два стервятника воткнулись носом в приазовскую степь. А остальные не рискнули продолжить преследование над советской территорией и поспешно ретировались, прекратив преследование группы майора Волина.

* * *

Боевой день эскадрильи прошел успешно. Но на вечернем разборе полетов молодые летчики и не скрывали своего негодования.

– Мы только-только с фрицами на равных воевать начали, и сразу же им хвосты показывать! – высказался один из молодых лейтенантов.

– Да в сорок первом так не воевали! – поддержал его такой же молодой старший сержант.

Лицо Александра Волина осталось непроницаемым, но в голосе отчетливо зазвучал металл:

– Старший сержант Зозуля, вы воевали в сорок первом?

– Никак нет, товарищ майор…

– Ну, так вот, в сорок первом «Мессершмитты» и «Юнкерсы» охотились за каждым нашим самолетом, за каждой автомашиной или повозкой. С бреющего они расстреливали беженцев на дорогах, безнаказанно бомбили переправы! И завоевали сразу же безраздельное господство в воздухе. Сейчас мы используем против врага его же оружие, его тактические приемы! И успешно уничтожаем фашистскую сволочь! А теперь ответьте, товарищ старший сержант Зозуля, и вы, лейтенант Степанян, а каковы были показания бензочасов на ваших самолетах? Количество снарядов и патронов в отсеках боезапаса? На сколько минут боя вам бы хватило и того, и другого с матерым и свежим врагом. У которого к тому же численный и тактический перевес?!!

– Виноват, товарищ майор… Об этом мы как-то не подумали…

– А на войне думать надо! А уж потом на гашетки жать! Все, разговор окончен. Готовьтесь к завтрашним вылетам. Потом – ужин и личное время.

– Так точно, товарищ майор.

Летчики разошлись, а Волин все еще сидел и занимался рутинной, но необходимой штабной работой. Весьма непросто было убедить этих молодых и горячих ребят в необходимости такой тактики действий. Но именно она сразу продемонстрировала свою эффективность. А значит – отдельная эскадрилья «воздушных охотников» создана не зря.

Едва только приземлился его истребитель, к стоянке подкатил похожий на металлический гроб полугусеничный бронетранспортер. Из него резво выбрались и рассыпались вокруг два отделения автоматчиков в своей устрашающей черной форме. Из «Кюбельвагена», приехавшего вместе с бронетранспортером, вылез штурмбаннфюрер и подошел к истребителю. Блеснув моноклем, он поправил черную фуражку со скалящимся черепом и положил руку на расстегнутую кобуру.

– Герман Вольф?

– Так точно, господин штурмбаннфюрер. – Майор-летчик спрыгнул с крыла своего истребителя и расстегнул ремни подвесной системы парашюта и шлемофон.

– Вы арестованы, сдайте оружие.

Два рослых эсэсовца с закатанными по локоть рукавами черных гимнастерок заломили Герману Вольфу руки за спину.

– В бронетранспортер его!

Герман очнулся на холодном цементном полу. Камера, в которую его бросили, была абсолютно голой, не было даже соломенного тюфяка. Только в углу в бетонном полу – дырка «для естественных надобностей». Сколько он провел в этой камере, Герман Вольф не помнил. Все тело разрывалось от боли. Били его умело и расчетливо – так, чтобы вызвать максимальную боль, но ничего не сломать. Били часа четыре кряду, летчик думал, что он попросту не выдержит и потеряет сознание от болевого шока. Но палачи у него попались умелые. Когда Герман Вольф терял сознание, его окатывали водой из ведра и снова начинали бить – еще четыре или пять часов подряд.

После этого его, оборванного и измученного, продержали в камере около трех суток. Герман Вольф бредил и уже не понимал, где находится и сколько времени прошло с начала этой пытки.

Горячечный бред прекратил поток ледяной воды, которой летчика, теперь уже бывшего, окатили из ведра два эсэсовца. С промежутком в несколько секунд «водные процедуры» повторились. Потом его грубо вытащили из камеры и поволокли по полутемному коридору.

И вот он предстал, жалкий и избитый до полусмерти, перед старшими офицерами Вермахта, СС и Люфтваффе.

Это был Kriegsgericht – Военный трибунал. Возглавлял его тучный оберст[47], постоянно потевший в своем мундире и вытиравший щеки и лысину клетчатым носовым платком. Разбирательство было скорым.

– Герман Вольф, вы признаете, что открыли огонь по бомбардировщику Дитриха фон Зальца и тем помешали ему выполнить атаку наземной цели?

– Это была колонна беженцев, ищущих спасения, герр оберст.

– Zum Teufel! – К черту! На этой войне нет гражданских! Они все – большевики! – побагровел оберст-лейтенант. – Герман Вольф, вы признаетесь виновным в нарушении воинской дисциплины и предательстве! Вы лишаетесь всех воинских наград и званий и приговариваетесь к смертной казни! Но, учитывая ваш отличный послужной список, повешение заменяется расстрелом! Привести приговор в исполнение – немедля!

Судьба заглянула в стальные глаза Германа Вольфа жуткими черными зрачками дульных срезов. Более он ничего не мог сделать – лишь умереть достойно.

Офицер, который был при солдатах расстрельной команды, бросил под ноги приговоренному пачку папирос и спички. Герман Вольф прикурил и жадно затянулся. Последняя радость – последнее, что ему осталось… Герман вдруг усмехнулся. По злой иронии судьбы пачка сигарет оказалась из серии «Die Helden an der Luftwaffe» – «Герои Люфтваффе». На этой был изображен покойный ныне Эрнст Удет. Прославленный «эксперт», «Люфткампфлюгенцойгмастер» – «Генерал-инспектор авиации» покончил с собой летом 1941 года, в начале войны с Советами. Он первым понял, чем закончится эта война, и застрелился. Хотя Министерство пропаганды Йозефа Геббельса объявило, что Эрнст Удет разбился при испытаниях нового истребителя.

«Скоро я присоединюсь к нему», – подумал приговоренный к смерти летчик.

Герман Вольф отказался от повязки на глаза и теперь стоял возле кирпичной стенки, покрытой пулевыми выбоинами, и смотрел прямо вперед – на отделение солдат с винтовками «Маузер-98К».

Появился капеллан, но Герман отрицательно мотнул головой. Священник лишь вздохнул и, молча осенив приговоренного крестным знамением, удалился.