Тверском бульваре. Он действительно был ее. Отвоеванный остров полузабытой, давно закончившейся советской жизни. С этими орденами на фасаде. С каким-то старорежимным знаменем и вымпелами вытертого вишневого бархата, с почетными грамотами и благодарностями в приказе, с копеечными ценами в служебном буфете и недорогими билетами в кассе. Все это почему-то до боли напоминало запущенную родительскую квартиру. С чайником, вечно выкипающим на плите. С собраниями сочинений классиков, пылящимися на книжных полках. Все с той же самой программой «Время», которую смотрят только ради прогноза погоды на завтра. Странным образом вся эта прошлая наша жизнь продолжала резонировать и в самих спектаклях, шедших во МХАТе им. Горького. Жизнь, которую мы торопились поскорее забыть или сделать вид, что ее уже нет, что ее больше не существует. А на самом деле она никуда не делась, просто притаилась, не умея привлекать к себе слишком много внимания. Человеческий и эстетический пафос доронинской программы сводился, в сущности, к одному: сохранить все, как было раньше. Не уступить никому ни пяди, включая старые ненужные гаражи на задах Театра Наций. Быть хранительницей заветов основателей, как она их заучила и помнила еще со времен лекций в училище МХАТа. Но при этом в ней по-прежнему жила великая актриса, которой требовался серьезный режиссер. В какой-то момент, отчаявшись его обрести, Доронина стала ставить сама. И, наверное, ей не стоило все это совмещать — руководство театром, режиссуру, актерство. Но она была слишком гордой, чтобы интересоваться мнением тех, кто ее однажды отверг. И слишком по-советски недоверчивой, чтобы рисковать репутацией ради сомнительных спонсорских денег. Кстати, потом ей это ставили в вину — несговорчивость и недостаточную активность в хождении по начальственным кабинетам в добывании дополнительных финансов. К тому же всю жизнь она ощущала себя красивой женщиной, которая не должна никого ни о чем просить — сами придут и сами предложат. И они пришли… Где-то через полгода после мхатовского переворота я спросил Эдуарда Боякова, понимает ли он, что его ждет, если ему не удастся вернуть Доронину? Лучезарно улыбнувшись и закивав в ответ, он сказал, что все будет отлично. Что Татьяна Васильевна в курсе, всецело одобряет и поддерживает перемены, затеянные им, или наверняка одобрит, когда вернется. Что все они вместе, взявшись за руки, будут строить новый прекрасный МХАТ. В этот момент Эдик был похож на мальчика, который спрятал от мамы дневник с колами и двойками и теперь изо всех сил пытается это скрыть за преувеличенно бодрым тоном и наигранным оптимизмом. А может, он и правда верил, что ему удастся всех перехитрить, переиграть? Что в театре главное — успех? К тому же какие могли быть к нему претензии? Доронина проходила по всем документам и ведомостям президентом МХАТа. Ей по-прежнему полагалась зарплата и личный водитель. Дай бог, чтобы всех так притесняли! Когда-то давным-давно молодая Татьяна Доронина в фильме «Старшая сестра» простодушно спросила, цитируя статью Белинского: «Любите ли вы театр? Любите ли вы его так, как люблю его я?» И этот вопрос, в котором слышался страстный призыв, имел магическое влияние на сотни и тысячи молодых людей, мечтавших посвятить себя театру. Но сегодня я думаю о финальных словах этого монолога, звучащих как скорбное предостережение: «О, ступайте, ступайте в театр, живите и умрите в нем, если сможете».",Эту фотографию когда-то «открыл» мне Андрей... - Sergey Nikolaevich | Facebook,https://www.facebook.com/sergey.nikolaevich.96/posts/pfbid02abJqLDJT6VJxR1VowPSth6bf7JsDps35cNuNKAwc6YcGTm6CuHbyZLNdQJTkAib5l,2023-09-12 11:06:32 -0400

"Андрей Никулин - Важность архетипов, таящихся в глубине... | Facebook","Важность архетипов, таящихся в глубине ""коллективного бессознательного"" зря недооценивается. Вместе с их пробуждением постепенно встают и старые, полузабытые уже чеканные формулы, такие, как сформулированное в давний, густопсово-имперский период - ""все беды суть от ж..дов, поляков и студентов"". Образ ""поляков"" в наше время расширился и впитал в себя условных ""украинцев"" и ряд других народностей, сбежавших из имперского лона тридцать лет назад и не желающих возвращаться обратно. Даже формулировки, в которых изливаются направленные на них обиды и неприязнь совпадают со старыми, царских времен - мол пригрели, защитили, обустроили, подарили высшее счастье - жить и умирать во славу Империи и Белого Царя, а они плюнули в ласково протянутую им руку дружбы. Негодяи какие.  И что весь западный мир мечтает поглотить их и захватить - тогда Польшу, сегодня Украину. И только под нашим скипетром неблагодарные младшие браться смогут расцвести.  Конечно должна пройти русификация, будут изъяты остатки парламентаризма и вольностей - ради их же блага, чтобы не порезались, играя с ними, постепенно надо их обращать в православие нашего, истинно-верного толка... Но все для ради победы добра - тем больше и обид, так стараемся, как для родных, а они волками смотрят на запад. Студенты тогда и сейчас представляются, как засадный полк носителей чуждых нашему духу европейских идей. Начитаются всякого и разлагают умы и души - мало того, что свои, так еще и пытаются идти в народ, чтобы избавлять его от драгоценного и духовно-скрепного невежества. Так что к ногтю, перешерстить программы, поставить надзирателей, растоптать университетские свободы и минимализировать возможность во время учебных курсов чем-то заразиться, кроме зевоты. И жесткие ограничения, а то и запрет на учебу за границей - только здесь, под ласковым присмотром специальных людей. Вот постепенно дело доходит и до евреев. Казалось уж это нас минует, но нет. Если старая песня исполняется, то невозможно пропустить этот, вечный в России куплет. И оставить триаду ""всегда виноватых"" без ее главнейшего участника. Видно, что и самим начальникам в большинстве пока не очень удобно вбрасывать эту, очень специфическую, особенно после Второй мировой идею, но постепенно, по капле, по камушку картина собирается. И начинают вспоминать биографии и происхождения, скабрезно переделывать на иудейский лад имена-отчества, подчеркивать фамилии родителей. Так, шаг за шагом, раскачавшаяся система и вернется к истокам. Трижды уже в истории страны повторялся этот круговорот, в мрачные имперские годы ""закручивания гаек"" и ""русского консерватизма"" времен последних Александра и Николая, в годы ""борьбы с космополитами"" и, в меньшем виде во времена поздней брежневщины. Всякий раз он являлся признаком глухого и жесткого кризиса системы, поскольку не имея ни возможности, ни желания к позитивным преобразованиям и преодолению собственных ошибок она начинала выставлять вечных ""обычных подозреваемых"" и бороться с ними, а не с реальными предпосылками очередного кризиса. Хотя бы потому, что она сама всегда и являлась главнейшей предпосылкой, а пороть самих-себя не очень заманчиво. Похоже, что перед нами сейчас проходит четвертая часть этого печального Мерлезонского балета. И никакие