Первые слова молитвы сказала, всю себя вложив в них. И вдруг потеряла… своё тело, свою тяжесть, свою принадлежность к Земле.

Запах леса, зелень берёзовых веток… качают её, возносят к Свету и к Лику Христа. Она слышит голоса ангелов, музыку, голос Господа: «Служи мне, дочь моя! Благословляю тебя!»

Муки Христа, воскрешение и вознесение…

Из Света — мост с земли на небо. В свете — Христос. Выше, выше… Он возносится к своему Отцу.

На земле — пещера, пустые пелены. Лицо Магдалины, лица мироносиц, пришедших омыть мученика, проститься с ним. Ангел говорит:

«Идите и скажите ученикам, что Он воскрес».

Христос плывёт в небо, выше, выше. Сейчас Сын узрит Отца и соединится со Святым Духом.

— Пресвятая Троица, помилуй нас, Господи, очисти грехи наши, Владыко, прости беззакония наши… Имени Твоего ради, Господи, помилуй… Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, аминь!

— Верую во Единого Бога Отца Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божьего, Единородного, Иже от Отца рождённого прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу…

— Ты вознёсся во славе, Христос, Бог наш, обрадовавши учеников своим обещанием Святого Духа, когда они через благословение Твоё совершенно убедились, что Ты есть Сын Божий, избавитель Мира.

Полный провал реальности случился совсем недавно. Когда отпевали о. Афанасия. Когда она отпевала одновременно и Мелису. И сейчас она осталась один на один с Создателем, не имеющим земного облика, недостижимым для оформления во взгляд, в слово, но излучающим поток Света, не виданного ею в реальной жизни. Свет стоял освобождением от нелюбимого тела и от боли и от конфликта с самой собой, он топил в себе суетное.

Возвращение к реальности — бездыханность и бездействие. Она вся выпита. Она всю себя отдала Богу, она живёт для Него, она служит Ему.

Люди двинулись к ней, один за другим. Целовали крест, целовали её руку. Их, как и её, раздувал свет, словно воздушные шарики — воздух.

И вдруг она видит своего отца.

Как, почему здесь оказался отец? Он должен быть в своём Храме. Как он оказался здесь? Почему стоит рядом с о. Варфоломеем? О. Варфоломей только что умирал, людей не узнавал, а теперь стоит на своих ногах?! Как они оказались рядом? Галлюцинация?

Почему плачет Кланя?

Отец подходит к ней, как все, целует ей руку. И удивлённо смотрит на неё. Поворачивается к о. Варфоломею, смотрит на него.

Леонида, едва переставляя ноги, идёт к выходу. Она больна. У неё галлюцинации. Ей срочно нужно к врачу. Она тронулась умом.

— Простите? — голос её отца за спиной.

Отец в самом деле здесь?! Как здесь очутился отец? И она поворачивается к нему и спрашивает:

— Ты доволен мной, папа? Сбылось твоё желание. Твой сын…

Она не договорила. Отец рухнул на землю.

Лица… запах ладана… запах валокордина… крик Клани, старенький доктор, что сидел возле о. Варфоломея, укол… «скорая», везущая отца и её в город. После долгих часов с калейдоскопом скачущих слов — «консилиум», «инфаркт», «реанимация», «покой»… в одноместной палате — его, её глаза на неё, едва слышный голос, разрывающий плоть её мозга:

— Я не хочу знать тебя… Против Бога.

Плачет мать, держит отца за руку.

— Не против Бога. Ты так мечтал, чтобы не прервался род… Я — Леонид, я твой Леонид.

Плачет мать. Стучит, останавливается, стучит, останавливается отцовское сердце.

— Мама, почему папа оказался у отца Варфоломея?

— Отец Варфоломей — его учитель. Кланя позвонила в Храм, сказала — умирает. Отец поехал проститься.

— Папа, послушай. Папа, пойми. Папа, прости! — Она хочет сказать отцу, что в сто раз ближе к Богу, чем большинство священников, что нигде не написано о невозможности женщины быть священником, что книги за Бога писали мужчины, им нужна была власть, и они узурпировали Бога. Она хочет сказать отцу: «Ты звал меня всегда «Лёнюшка», разве нет? А мама — «Ленушка». Тебе — сын, матери — дочь. Я хотела, чтобы продлился твой род священников. Я не сама. Бог призвал меня». Но она ничего не говорит отцу, она только молит: — Папа, прости! Папа, прости! Выживи!

Закрылись от неё глаза. Синеют губы. Неподвижна мать, бормочущая: «Спаси, Господи!»

— Только живи, папа! Господи, только даруй ему жизнь, — молит Леонида.

Самый любимый человек. Главный её учитель. Отец привёл к Богу.

— Господи, спаси моего отца! Всю жизнь я буду служить Тебе. Накажи меня, спаси моего отца! Уж он никак не заслужил такой гибели! Спаси отца! Накажи меня!

У отца никогда не было конфликтов с самим собой. Святой человек. Всего себя отдал Богу и людям.

Плачет мать, тихая служащая Бога, тихий отголосок отца.

— Господи, спаси моего отца! Даруй ему жизнь! Господи, спаси отца!

У матери посинели губы, сейчас тоже потеряет сознание. Отец и мать — единая плоть. Единый дух. Андроген. Тонка нить, держащая их живыми.

Первый раз она ночует дома одна.

Она убила отца ложью.

Книги Мелисы стоят рядом с книгами отца. Книги безбожницы, книги — служителя Бога. Отец прикупил полку для книг Мелисы, передвинул шкаф с одеждой к другой стене.

На кухне — блюдо с пирожками, в холодильнике — салат. Сегодня мог быть праздничный обед.

Она стала есть. Не так, как едят отец и мать, — каждую крошку прожёвывают, не так, как обычно ест она, а жадно, как ест Руслана: запихивала в рот сразу полпирога, глотала — не жуя. Голод рвал на части желудок, и она заветренными кусками прижигала места разрывов.

Отяжелела. Села к столу. И — заплакала.

В детстве она не плакала. То ли от природы в ней жил покой, то ли покой создавали в ней родители.

Ей нужна помощь: отцовское доверие.

У неё есть Артур. Подойти к телефону и позвонить.

Чем может помочь ей он? Он может с презрением отвернуться, как отец, и уйти от неё навсегда.

Гостиная словно пылью припорошена.

Артур похож на отца: чист, умён, но тоже консервативен. Он не потеряет сознание, когда услышит её исповедь, но — уйдёт.

Почему он уйдёт? Он должен понять её.

Зачем сейчас она думает об Артуре? Прежде всего отец.

Лекции отца, с красными язычками тем.

Открыла ту, в которой речь идёт о богослужении: так ли всё она сделала? Она не помнит, как молилась вместе с людьми.

Щёлкнул замок двери, и в гостиную вошла мать.

Её бледное, широкое лицо — луна, отражённый свет отца.