за чрезмерные притязания на его добрую волю и внимание. Фундаментальные обсуждения принадлежат к числу тех явлений, которые придают науке форму, но редко доставляют удовольствие.

Дополнение

[434] Поскольку различные точки зрения, которые нужно учитывать при попытках прояснить природу бессознательного, зачастую толкуются неверно, мне хотелось бы – применительно к обсуждению выше – рассмотреть более подробно как минимум два главных предрассудка в этой области.

[435] Более всего удивляет в беседах о бессознательном регулярно озвучиваемое утверждение, будто за словом «архетип» скрывается врожденная идея. Никакому биологу не придет в голову, что каждый индивидуум исправно обновляет свой общий тип поведения. Куда более вероятно, что молодая птица-ткач обустраивает гнездо свойственным ей образом именно потому, что она птица-ткач, а не кролик. Точно так же куда более вероятно, что человек рождается со специфическим человеческим типом поведения, а не с типом поведения гиппопотама или вовсе без типа. Неотъемлемым признаком характерного поведения является психическая феноменология. Архетипы суть типичные формы поведения, которые, однажды став осознанными, представляются, вполне естественно, как идеи или образы, подобно всему остальному, что становится содержанием сознания. Поскольку речь идет о специфически человеческих способах поведения, нисколько не удивительно, что мы обнаруживаем у индивидуумов психические формы, совпадающие не только для антиподов[414], но также для людей разных эпох, о чем свидетельствует археология.

[436] Если мы желаем доказать, что какая-то психическая форма не является уникальной, что она типична, то это можно сделать, лишь подтвердив, что мы сами, соблюдая все необходимые меры предосторожности, наблюдали сходные проявления у различных индивидуумов. Далее другие наблюдатели должны подкрепить наши выводы своими наблюдениями. А затем нам предстоит показать, что схожие проявления встречаются в фольклоре разных народов и рас и в текстах, дошедших до нас от прежних столетий и эпох. Мой метод и подход, таким образом, отталкиваются от индивидуальных психических фактов, которые установлены не мною одним, но целым рядом исследователей. Материалы, которыми мы пользуемся – фольклорные, мифологические или исторические, – должны прежде всего продемонстрировать единообразие психических событий во времени и пространстве. Но, поскольку смысл и содержание типичных индивидуальных форм крайне важны на практике и поскольку их понимание выступает существенным подспорьем в каждом индивидуальном случае, мифологемы и их значения также будут неизбежно привлекать общее внимание. Отсюда не следует, будто цель исследования заключается в истолковании мифологем. Однако как раз в этой связи сложился широко распространившийся предрассудок – мол, психология бессознательных процессов есть некая разновидность философии, призванная объяснять мифологемы. К сожалению, это довольно общее заблуждение, и его носители совершенно упускают из вида главную особенность: наша психология опирается на наблюдаемые явления, а не на философские спекуляции. Если, например, мы изучаем структуру мандалы, регулярно возникающей в сновидениях и фантазиях, то нам могут опрометчиво указать (и указывают в действительности), что мы привносим в психическое индийскую и китайскую философию. Но на самом деле мы всего-навсего сопоставляем индивидуальные психические явления с очевидно сходными коллективными. Инстроспективная устремленность восточной философии обеспечила нас сведениями, которые подтверждаются всеми интроспективными установками по всему миру, везде и во все эпохи. Беда критиков в том, что у них, как правило, отсутствует личный опыт познания обсуждаемых фактов и они ничуть не представляют себе состояние ума ламы, занятого «конструированием» мандалы. Эти два предубеждения преграждают путь в современную психологию ряду личностей, притязающих на научное мировоззрение. Кроме того, существует и множество других препятствий, непреодолимых для разума, но уделять им время нет ни малейшего смысла.

[437] Неспособность что-либо понять или игнорирование со стороны общества не должны при этом вынуждать ученого отказываться от применения тех или иных исчислений вероятности, о коварной природе которых он достаточно хорошо осведомлен. Мы полностью отдаем себе отчет в том, что знаем о различных состояниях бессознательного и протекающих внутри него процессах ничуть не больше, чем физике известно о процессах, лежащих в основе физических явлений. О том, что лежит за пределами феноменального мира, мы не имеем ровным счетом никакого представления, поскольку не ведаем иного источника знаний, кроме самого феноменального мира. Если хотим предаваться фундаментальным размышлениям относительно природы психического, мы должны отыскать архимедову точку опоры: лишь она сделает наши рассуждения обоснованными. Причем эта точка должна располагаться вне психики, ведь, будучи проявлением жизни, психическое встроено в нечто, каковое, по-видимому, есть непсихическое по своей природе. Пусть мы воспринимаем это нечто исключительно посредством психических фактов, имеется достаточно причин признавать его объективную реальность. Эта реальность, в той мере, в какой она находится за пределами нашего тела, опосредуется для нас преимущественно частицами света, которые воздействуют на сетчатку глаза. Упорядоченное сочетание этих частиц образует картину феноменального мира, которая, по сути, зависит, с одной стороны, от конституции воспринимающего психического, а с другой стороны – от самой световой среды. Воспринимающее сознание демонстрирует высокую степень развития и создает инструменты, с помощью которых наши зрение и слух многократно расширяются и обостряются. Соответственно, постулируемая реальность феноменального мира, заодно с субъективным миром сознания, испытывает беспримерное расширение. Наличие этой замечательной взаимосвязи между сознанием и феноменальным миром, между субъективным восприятием и объективными, реальными процессами, то есть их энергетическими последствиями, не требует дальнейших доказательств.

[438] Поскольку феноменальный мир есть совокупность процессов минимального масштаба, очень важно, разумеется, установить, позволяют ли его фотоны (назовем их так) получать достоверное знание о реальности в основе промежуточных энергетических процессов, а если позволяют, то каким образом. Опыт доказывает, что свет и материя ведут себя как отдельные частицы – и как волны. Этот парадоксальный вывод заставляет нас отказаться (на уровне атомарных связей) от каузального описания природы в обычной системе пространства и времени и заменить его описанием невидимых полей вероятности в многомерных пространствах; таково в действительности состояние наших знаний в настоящее время. Базовым для этой абстрактной схемы объяснения служит понятие реальности, в котором учитывается неконтролируемое влияние наблюдателя на наблюдаемую систему, в результате чего реальность утрачивает отчасти свой объективный характер и к картине мира у физиков добавляется субъективный элемент[415].

[439] Приложение статистических законов к процессам атомарного масштаба в физике находит себе наглядную аналогию в психологии – постольку, поскольку психология исследует основы сознания, прослеживая сознательные процессы вплоть до мгновения, когда они теряются во мраке бессмысленности, когда остаются заметными лишь их последствия, которые оказывают организующее влияние на элементы сознания[416]. Изучение этих последствий открывает нам примечательный факт: их источником является бессознательная, то есть объективная, реальность, которая одновременно подобна реальности субъективной реальности; иными словами, она ведет себя как сознание. Потому реальность, лежащая в основе бессознательных последствий, охватывает и наблюдающего субъекта; она устроена так, что мы