— Меня убили? — Даша дотронулась пальцем до бархатки на собственной шее и отвела руку — подушечки пальцев стали красными. — Я была мертва?.. Я могла видеть ад?

— Ты — Киевица. Тебя невозможно убить.

— Нет, я точно знаю… я была в аду… пусть всего секунду… Я была монстром!

— Не ковыряй лучше рану, она вот-вот заживет!

— Мы же в Прошлом. Здесь раны Киевиц не заживают так быстро.

— А я — чароплетка. Я могу менять законы миров и умею лечить, — возразила ей ведьма.

Даша сняла изрезанную бархатку с шеи и внимательно осмотрела ровнейшие края пореза — похоже, нож, пронзивший ей горло, был острым, как хирургический скальпель Потрошителя.

— Так меня только ранили? И ту девушку тоже? А кто вообще бросил нож?

— Я не знаю, кто его бросил. Но, помимо нас, девушек в том ресторане не было точно.

— Одна барышня точно была, — оспорила Даша. — Она дралась со студентом.

Акнир отрицательно покачала головой.

— Чем больше в человеке жизни, тем хуже он реагирует на некроманта. А в тебе жизни очень много… Я ждала, что у тебя могут начаться галлюцинации. Некромантия — самый неодолимый из всех даров. Кого только не было в нашем роду, пусть он будет прославлен в веках, и пусть все мои предки гуляют в синих садах Ирия. Были у нас гадуницы, обертихи, косматочки, повелевавшие чертями. Была даже бабка-зерцало, и каждый, кто пытался убить ее, падал мертвым. Бабка Алина была огнедевой, с зажигательным взглядом, бабка Яснослава имела глаза-меч, как у Кати. Но лишь о бабке Ириде, некромантке, со страхом говорят до сих пор, величайшая женщина после Марины, — послала похвалу в небо она, — говорят, что пред ней трепетали все киевские князья… она жила три сотни лет, и все говорили, что она сгубила еще Аскольда и Дира…

— Девушка не была глюком! — раздраженно прервала затянувшийся исторический экскурс Землепотрясная Даша. — Вспомни сама, у нее были длинные черные волосы, распущенные, до самой попы.

— С волосами до попы барышни в Прошлом не ходят, так здесь ходят только русалки и душечки.

— А почему сразу покойницы-душечки? Может, это твоя гулящая Пятница? — Даша съерничала.

Но данную версию ведьма не стала отметать.

— А ведь Пятницу примерно так и описывают, — замыслилась она. — Высокая, простоволосая — с распущенным длинными черными волосами, с бледным лицом, с длинными руками.

— У девушки были нормальные руки. И она не пыталась убить меня. Она меня защищала!

— А что ты делала, перед тем как получила ножом в шею?

— Пыталась поесть… флиртовала… там был один симпатичный…

— То есть проявляла сексуальную активность?

— А что — нельзя?.. уже и строить глазки нельзя? Уже и по субботам нельзя? — вспылила Даша. — У нас уже семь пятниц на неделе? А твоя знакомая Пятница-похатница не слыхала, как она низко пала у нас в ХХІ веке? Теперь ее называют пятница-развратница, потому что в пятницу все… и почему-то все живы! А нож — тоже, по-твоему, глюк?

Акнир задумчиво посмотрела на нож — самый обыкновенный, кухонный, остро заточенный, его материальность было трудно оспорить.

А Чуб, подумав, умолчала про неприятный и омерзительный сон. Или глюк?

«Или это мой ад?»

Или, как говоривал в анекдоте дядюшка Фрейд: иногда банан — это просто банан. Галлюцинация, реакция на некроманта…

Землепотрясная еще раз осторожно коснулась живота, убеждаясь, что под китовым усом корсета и кожей нет признаков чужой украденной жизни.

Потрогала шею. Рана почти зажила. А вот голод, раздразненный вырванной буквально изо рта колбасой, внезапно разросся в животе, став зверским, — еще чуть-чуть и она начнет глотать и дровосеков, и бабушек.

— Оки. Зато одной проблемой меньше, — сказала Чуб. — Вернуться из Третьего Провала во-още не проблема. Он выплевывает тебя, когда хочет… и желаний не исполняет вообще. Даже колбасу откусить мне не дал! Пойдем хоть к нам в буфет, перекусим.

31 октября, по старому стилю, 1888 года

Но осуществить, казалось бы, весьма скромный план и дойти до буфета оказалось не так-то и просто. Первым дорогу им преградил директор в замшевом цилиндре:

— Где вы были два дня?

— Два дня? — ахнула Даша. — Нас не было целых два дня?

— Вы пили два дня… вы забыли себя… я разрываю контракт! — объявил Альфред Шуман.

— Уж сделайте милость, — пренебрежительно пожала плечами Акнир.

— Уверена? — с надеждой уточнила Чуб. — Этот парниша таки достал тебя? Я рада… Давай, — она мысленно потерла руки, готовясь лицезреть давно заслуженное наказание «карабаса», но веда разочаровала ее — подошла к директору, привстала на цыпочки, шлепнула его ладошкой по лбу и тихо сказала: — Забудь. Забудь, что нас не было два дня.

— Эх, окаянства тебе не хватает! — расстроенно высказалась Землепотрясная Даша.

«Карабас» деловито кивнул и застыл с глуповато-озадаченной физиономией. Мимо них с брюзгливым лицом, сутулясь, дымя папиросой, прошел укротитель Юлиус Зетте, прямо за ним следовал посыльный в форменной курточке с большой корзиной в руках — из нее, как дула заряженных пушек, торчали горлышки бутылок.

— Так мы разрываем с вами контракт? — ласково поинтересовалась ведьма.

— Что это значит? — возмутился директор. — Позвольте, у нас контракт, вы не вправе расторгнуть его!

— И что вы сделаете, чтобы нам помешать? — с любопытством спросила она.

— Я могу… могу повысить вам жалование… немного… Десять рублей за выход.

— А еще отдельная уборная, — быстро прибавила веда. — И сегодня мы не работаем — не до того. И вначале полный расчет за предыдущую неделю, — Акнир протянула ладонь красноречивым жестом «позолоти ручку».

Помявшись немного, директор достал большое портмоне из мягкой коричневой кожи и отсчитал их жалованье. Как видно, и их «гвоздь» имел изрядный вес в его цирковой конструкции.

— Остальное обсудим чуть позже, — по-королевски распорядилась дочь Киевицы, отпуская директора повелительным жестом. — Идем в буфет, Коко, мы, наконец, официально богаты!

Уже у самого входа в буфет их настиг жуткий топот Пепиты — рыжебородая клоунесса едва не повалила их на пол, пытаясь с размаху заключить обеих сестер в свои объемные объятия.

— Вы живы! Мамзелечки, слава Деве Марии, вы живы… Я ведь говорила, я предупреждала… я так боялась, что с вами беда… вы встретили Уго, и он сожрал вас, как ту бедняжку… Я плакала два дня!