— Все дело еще и в том, — сказал Данна, — что никто из нас не может быть уверен в том, что доктор Норман на нашей стороне. Почему бы ей снова не насыпать звездной пыли в глаза ученых, занятых работой над проектом?

— Если бы я хотела это сделать, то не сидела бы сейчас здесь, полковник, — холодно возразила Сиобан. — Не забывайте, что это вы пригласили меня на совещание, а не наоборот. Большинство современных астрофизиков даже не подозревают о том, что я вообще еще жива. Я могла бы совершенно спокойно остаться дома на Аргон Прайм. — Она презрительно посмотрел на Данну. Непонятно, почему такой незрелый и неумный мужчина принадлежал к руководству тайной разведки.

Взгляд Данны напоминал взгляд человека, который нечаянно проглотил насекомое. Ему очень не нравилась эта синеволосая дама-ученый, причем не понравилась с первого взгляда. Она была высокомерна, надменна и неестественна. Похоже, сенатор Гуннар испытывал схожие чувства, если Данна правильно истолковал реакцию своего непосредственного начальника. Какая жалость, что ученые были так снисходительны к этой высокомерной аргонке!

— Ну хорошо, доктор Норман! — снова взял слово сенатор Гуннар. — Каждый из нас имеет право на ошибку, каждый может изменить свою точку зрения. Хотя сорок язур… срок более чем достаточный. Если доктор Вондран, доктор Фолкна и Лар Асанейя согласны, я могу поздравить вас с началом работы над проектом «Предвидение». Что там у вас, Данна?

Полковник вздрогнул:

— Что? Ах да, да!

— И еще одно, доктор Норман-сан, — продолжил сенатор, — для завершения ваших работ мы не сможем предоставить вам целую язуру. Вы должны понять: мы народ смертный, а потому мыслим не в столь эпохальных масштабах.

Сиобан сжала губы и выдавила из себя приветливую улыбку. Как она ненавидела это понятие: «смертные»! Оно было таким поверхностным и доказывало, что сенатор, несмотря на показное дружелюбие, не имел ни малейшего представления об участи долгожителей. Лар Асанейя посмотрела на Сиобан своими огромными ясными глазами, как будто совершенно точно представляла себе, что сейчас чувствовала Сиобан. Неожиданно щелкающий звук вырвался из мембраны ее защитного экологического костюма и на какую-то долю сезуры прозвенел в конференц-зале как высокий звук лопнувшего ксилофона.

Прибыль есть основа любого социального сообщества. Прибыль заменяет собой любое социальное сообщество!

Бомандрола Сизинфинос Нианделей Восьмой.

Приложение к приказу по предприятию

Кто-то высверливал тупым сверлом дыру в виске Елены, наискосок, прямо в мозг. Глаза болели так, что казалось, будто их выковыривают из глазниц вилкой. Тошнота скрутила желудок, отвратительная горечь поднималась по пищеводу. И несмотря на непроглядную тьму, ей казалось, что все вокруг кружится, как на карусели, по кругу и по кругу, быстрее и быстрее. Елена попыталась резко вдохнуть, чтобы хоть чуть-чуть унять тошноту, но это не помогло. Она откатилась в сторону, и ее стошнило. Теперь космолетчицу охватила ужасная слабость, и только через несколько мизур она сумела, дрожа всем телом, проползти немного вперед. Хватая воздух ртом, она лежала на животе. Жгучий холод проник в ее сознание, пронзил тысячами ледяных иголок бедра, колени, живот, добрался до груди, рук, плеч и щек.

Кто-то ее раздел, она лежала совершенно нагая. Кто бы это ни сделал, он явно хотел убедиться, что при ней нет никакого оружия, а также каких-либо других подручных средств или приборов. Она с трудом приподнялась, опираясь ладонями о пол. Резкая боль пронзила ее руку, напомнила о себе, отозвавшись в сломанном указательном пальце.

Каким-то образом ей удалось встать на колени. В этой позе, на полусогнутых руках, со свисающей головой, хрипящая и кашляющая, она оставалась какое-то время. Медленно, очень медленно возвращались связные мысли, сотканные из отдельных лоскутов. Одновременно с прояснением сознания пришло и еще одно ощущение: вся левая половина ее тела представляла собой одно больное место. Создавалось впечатление, что от щиколоток до горла вся она состояла из ушибов, кровоподтеков и синяков.

Постепенно возвращались и другие чувства. Рядом кто-то стонал. Сезуру спустя она поняла, что слышит свой собственный голос. Ледяной пол под нею был металлическим, ребристым и очень грязным. В помещении плохо пахло: так обычно пахнут человеческие тела после перенесенных пыток. Где же она находилась? Не меняя позы, Елена попыталась применить технику медитации, которой занималась ежедневно вот уже много лет. Сначала она овладела своим дыханием, потом ей удалось остановить головокружение. Все органы вели себя на удивление послушно. Насколько это было возможно, она старалась не обращать внимания на сверлящую и грызущую головную боль, которая, как колокол, стучала в висок. Постепенно ей удалось справиться и с тошнотой. И хотя это ощущение ушло не полностью, она все же могла дышать, не опасаясь того, что в любой момент ее снова стошнит.

Гортанный голос совсем рядом произнес что-то на языке, напоминавшем язык сплитов.

— Чинн?

Елене пришлось напрячь свои голосовые связки, чтобы произнести что-то более или менее связное, и в результате у нее прорезался голос, который звучал почти нормально.

Последовала долгая пауза, во время которой Елена на коленях ползла в том направлении, откуда раздался голос Чинн.

— Тварь не прикасается ко мне! — прошипела женщина-сплит, когда космолетчица нащупала в темноте ее руки.

Скрежет металла подсказал Елене, что Чинн тоже пыталась встать.

Неожиданно вспыхнул яркий свет. Елена зажмурилась, когда он ударил по зрачкам, буквально прожигая голову насквозь. Она прижала руки к животу, почувствовав новый приступ тошноты. Прошло немного времени, буря в теле улеглась, и Елена рискнула открыть глаза. Они еще болели от яркого света, но поскольку и все остальное не в лучшем состоянии, то хуже вряд ли могло быть.

Она осторожно огляделась. Помещение было небольшое, размером примерно четыре на четыре метра и около двух с половиной метров в высоту. Перед ней находилась грубая, тяжелая двойная переборка со смотровым окошком из стеклометалла, забранном решеткой. Собственно говоря, это было даже не помещение, а скорее чулан, стены и пол которого были отделаны рифленым металлом, обычно применяемым на технических предприятиях в качестве полового покрытия. Коричневый слой, более или менее ровно покрывавший металл, был, судя по всему, ничем иным, как засохшей грязью или экскрементами. Елене не хотелось об этом думать. У задней стены, скорчившись, лежал Нопилей. Веки теладинца были плотно закрыты, он не шевелился. Елене наконец удалось выпрямиться — волна тошноты тут же поднялась в желудке, — и, шатаясь, она направилась к другу. Холод металлического покрытия и вонючий воздух с удвоенной силой обрушились на нее. Болела буквально каждая клеточка, но, как ни странно, это помогало бороться с тошнотой и головной болью.

Теладинец слабо дышал. Елена не была уверена в том, что с медицинской точки зрения было бы правильно перевернуть его на бок. Ведь, в конце концов, ящеры — не люди. Но, с другой стороны, вряд ли это могло повредить, а больше она в настоящий момент все равно ничего не могла сделать. Возможно, Нопилей сразу же придет в себя и ему станет так же плохо, как ей и Чинн.