Туча стрекоз вылетела из камышей, откуда-то поднялись бабочки и мотыльки, в воздухе загудели облака москитов. Пепка шарахнулся от насекомых, закрываясь ладонью. Карлик прошествовал с лестницей мимо шофёра. Тот бросился за ним, и оба скрылись из поля зрения Жоры за углом хаты.

Жора припустил к берегу, добежал до зелёного островка каких-то высоких, наполовину загубленных планером кустов с белыми шапками соцветий, кажется, это были гортензии, и, спрятавшись за уцелевшими стеблями, принялся наблюдать дальше.

Карлик, пыхтя, едва впёр лестницу в дверь хаты и сам вслед за ней скрылся в доме. Пепка не отставал от него ни на шаг, а потом громко, слишком громко, как показалось Жоре, хлопнул дверью: так, что даже эхо откликнулось со всех сторон. Жора тоже вздрогнул и оглянулся… И увидал: за следующим островком каких-то великолепных белых цветов виднелись на валунах двое. Цветы были потрясающе красивые, как на картине, и людей, что сидели на камнях, по вечернему освещало солнце. Это была Шурочка с «фиолетовым» иностранцем…

Придя в себя, Жора припустил к «островку», даже не думая, зачем это делает, и бросился в гущу лилий. Скорей, им владела страсть – страсть и ревность. Он принялся раздвигать стебли, с треском ломая их, а потом… стал яростно пробираться вперёд, как великан сквозь сосны, – теперь уже потому что запах стал одуряющим, его затошнило, и скорее, скорей надо было выбраться отсюда – пока жив, пока не потерял сознание…

Он перевёл дух, лишь когда голова Шурочки показалась в цветах у самого плеча иностранца и впереди открылось зелёное пространство и лес вдали. Он вдохнул свежий воздух… И там, над лесом, где виден был самый краешек солнца, за острыми верхушками ёлок появилась ещё одна – ярко-рыжая великанская голова!

– Лесун! Лесун! – захлопала в ладони Шурочка. – Ведь это же лесовик?!

Иностранец молча кивнул, всматриваясь в великана. Тот шагал через лес – головою выше деревьев – и ростом не уменьшался.

– Непорядок чует! – сказал озабоченно иностранец и оглянулся.

Шурочка тоже повернула голову, и двое они одновременно встретились глазами с Жорой. Иностранец только вежливо усмехнулся, без всякого, впрочем, удивления, и вздохнул.

– Ну вот… – обратился он к спутнице, помогая ей подняться с камня. – Даже здесь не дадут поговорить! Пойдём…

Шурочка неохотно поднялась с тёплого, залитого солнцем валуна, взъерошила волосы, стряхивая с них воду, и Жора долго смотрел им вслед… Смотрел, как они идут по траве к дому из дикого камня, увитому виноградником, как две знакомые фигуры делаются всё меньше и меньше и не оглядываются, занятые разговором, и как они входят в дом…

Солнце совсем зашло, и какая-то тень нависла над Жорой. Это был долговязый великан – наклонив голову, со своего десятиметрового роста он смотрел на Жору и протягивал к Жоре руку, грозя почему-то пальцем.

«Непорядок… – вдруг вспомнил Жора и бросился наутёк. – Непорядка быть не должно, – зачем-то добавил он, проламываясь сквозь заросли, и ему стало жалко лилий. – Экий же я вандал!»

Выскочив на поляну, он увидел бегущего навстречу Пепку. Тот издали махал руками и орал, указывая Жоре на дверь земляного погребка, такого же, как на хуторе у Константика:

– Туда! Туда! Лестницу вам поставили – и адью! Этот ваш второй оклемался… Скорей! – закричал он громче, видя настигающего их великана. – Экий же вы в самом деле… Не жалко цветы ломать? Я хоть не по своей воле…

Но Жора уже не слышал, что там ещё кричал Пепка.

Дверь погреба поддалась и тут же за ним закрылась – она распахивалась в обе стороны, как в метро…

Когда он добрался до Фимы, с тем было почти всё в порядке – только что пришёл в себя.

– Давай-давай, – поторопил Жора. – Я там лестницу заменил…

– А эти?.. – спросонок припомнил Фима, пытаясь при помощи следователя приподняться на локтях.

– Да чёрт их знает, куда они подевались! И вовсе они меня не интересуют теперь! Были здесь! И она. С ней всё в порядке… Да куда нам до них! Пошли! Назад бы теперь доплыть…

Чего стоило Жоре, подталкивая Фиму сзади и почти неся его на себе, бережно переместить по лестнице, вывести в непроглядную ночь и усадить в лодку! И чего стоило ему – одному, в дождь, без отдыха в темноте выдержать обратный путь! Правда, ветер дул в спину и гнал что есть силы лодку на попутных волнах. Так что, может быть, обошлось на сей раз и без недавно приобретённых нечеловеческих способностей, как знать! Но, тем не менее, к часу ночи они были в лагере у спящих палаток.

Дождь громко барабанил по брезенту и по полиэтилену.

Они шли от навеса к навесу, слышимости не было никакой – хоть кричи, хоть стучи, хоть зарежь кого у соседа под боком.

Оба двинулись к палатке Шурочки.

– Нет… – прошептал Жора, осветив фонариком аккуратно сложенный спальник. Под ложечкой нехорошо сжалось – не от страха же?..

– Доберётся!.. – Фима даже не заглянул внутрь, и Жору покоробило от этого равнодушия, может быть, показного, он тотчас же передумал здесь ночевать, как договорились. Двенадцать километров лесной дороги – два часа быстрым ходом. А может, он просто себя уговаривал. Надеялся: встретит её по дороге…

– Вот увидите, никуда не денется!.. Да куда вам в ночь по дождю! Две палатки свободные! Не заблудится!

И в этом Жора засомневался сейчас. И в этом, и вообще – в людях. Чего они все стоят? «А впрочем, – подумал он, глядя на Фиму, неуклюжего, съёженного, в дурацкой накидке, которого стало почему-то жаль. – Каждый получает своё. Да… получит каждый, чего заслужил…» И ещё подумал: «Кажется, он в неё не влюблён! Нет…»

– Как миленькая, к утру вернётся!

«Должна, – неуверенно подумал Жора. – Иначе… Иначе, как же я буду жить?» И понял: жить без неё не сможет…Он должен видеть её всегда, каждый день, каждую минуту… И иначе – уже не сможет жить!

Не мог он жить и как Фима с Додиком – не получая ответов на поставленные вопросы, не отвечая на них! Не мог, а главное, не хотел… и он чувствовал, что когда-нибудь… когда-нибудь она не вернётся. Однажды обязательно так случится – подсказывало ему что-то внутри, сердце подсказывало – но только не на этот раз! Пусть ещё не сейчас, он должен получить ответ, он её дождётся!..

С внезапным решением Жоры не ночевать, а идти тотчас в Поставы Фима смирился быстро, с таким же флегматичным равнодушием, как и с отсутствием Шурочки, он ведь едва стоял на ногах.

Единственная проблема заключалась в том, как вернуть плащ, и Жора пообещал сделать это непременно на днях, хотя знал, что вернёт завтра. Хоронить Редько по желанию матери собирались здесь, в Шабанах, на деревенском кладбище.

В том, что «не все люди одинаковые» и что Шурочка была явно не обычным ребёнком, Жора убедился, но почему это было так, разумеется, знать не мог. В темноте, поднимаясь вверх по разбитой лесной дороге, под вновь заморосившим дождём, он решил выспросить всё у неё самой – взобраться на самый холм и там, на козырьке дота над Долгим озером, откуда открывался обзор на всю округу, дождаться и расспросить. Разумеется, она могла и не отвечать на его вопросы, но это уже был вопрос совсем другого порядка, а вот не спросить и просто так уйти восвояси, Жора никак не мог…