– Обстановка в Литтлморе не может бросить на вашу репутацию хоть сколько-нибудь значительную тень, Эдвард. У вас нет оснований гневаться на меня. В действительности вас с этим заведением ничего не связывает. Не вы ведь отец ребенка матушки Кэтрин.

Эдвард посмотрел на нее так, словно она лишилась рассудка.

– Нужно не так уж много, чтобы появились неприятности.

– Мне это известно лучше, чем кому бы то ни было.

В глазах ее брата кипела такая бессильная ярость, что Анна испугалась, как бы он ее не ударил. Но он лишь наклонился к ней так близко, что едва не ткнулся в ее нос своим.

– Никогда не позволяйте себе вмешиваться в мои дела! – угрожающе прорычал герцог.

Сказав это, он удалился из ее покоев. Ноги Анны подкосились, и она, дрожа, снова повалилась на стул, инстинктивно прикрывая рукой живот. Она подозревала, что вот уже несколько недель снова беременна. В последнее время ее мысли были заняты главным образом детьми, еще до того, как ей стала известна судьба дочери матушки Кэтрин. Уилл Комптон недавно получил письмо, в котором его извещали о рождении второй дочери в далеком Уорикшире и о том, что ребенок болен и едва ли будет жить.

Роды всегда таили в себе риск как для матери, так и для ребенка. А в этом году к тому же по всей стране свирепствовал мор. Он получил название «потовая лихорадка». Заболевший ею еще вчера мог быть здоровым, а сегодня мертвым. Анна тоже переболела этой заразой за несколько лет до того, как вышла замуж за Джорджа. Ей крупно повезло, что она выжила, так сказали ей лекари из Бристоля, которых Эдвард вызвал в Торнбери для ее осмотра.

Женщина понимала, что она, возможно, обязана Эдварду жизнью. Она вздохнула. Анна уже жалела, что написала письмо Томасу Уолси, но кто мог тогда предположить, что духовник короля достигнет такого могущества или что у них с Эдвардом возникнет вражда?

Анна подбодрила себя мыслью о том, что худшее, по крайней мере, уже позади. Кардинал использовал сведения, которые она ему предоставила, чтобы уязвить гордыню герцога Букингема. Эдварда это огорчило, но дальше все пойдет как раньше.

Большой королевский турнир был проведен, как и предполагалось, но после этого король с королевой удалились в наиболее безопасный среди своих дворцов, подальше от очагов заражения. С собой они взяли значительно сократившуюся «дорожную» свиту. Сестра Анны, Элизабет, осталась при королеве, а самой Анне с Джорджем было дозволено вернуться к детям. Генри, брат Анны, также уехал в одно из своих загородных поместий, изъявив желание удалиться от королевского двора. Как и Анна, он устал постоянно угождать капризам монарха. Герцог Букингем отправился в Глостершир, в замок Торнбери, все еще негодуя на Анну за недостаточную преданность их семейству и порицая короля Генриха за безрассудное решение вверить управление Англией в руки такого выскочки из простонародья, как Томас Уолси.

Замок Торнбери, Глостершир, 20 июля 1517 года

– Еще до Рождества произойдут перемены, – сказал герцог Букингем, – в результате которых я возьму в свои руки бразды правления Англией.

Последнее пророчество монаха одновременно и взволновало, и напугало Мадж Геддингс. На этот раз в Хинтон Эдвард послал Роберта Гилберта. Бывший духовник теперь стал канцлером герцога.

– Возможно, король умрет от потовой лихорадки, – рассуждал Эдвард, – даром, что он переезжает с места на место в попытках убежать от заразы.

Он поднял кубок, глумливо салютуя им большому портрету короля Генриха, висевшему на стене. Портрет почти скрывал настенную роспись – цветы в зарослях травы на полосатом красно-кремовом фоне. Затем герцог осушил свой кубок.

Мадж наблюдала за своим возлюбленным с противоположной стороны маленького столика, поставленного в его личных покоях. Она едва прикоснулась к еде. Даже этот легкий ужин, состоящий из речной рыбы и кроличьего мяса, включал в себя деликатесы: пирог с дичью и апельсинами и пудинг, приготовленный на эле, но в этот вечер изысканные яства ее не радовали.

Поднявшись, Мадж прошла к очагу. Заслонка, закрывающая его летом, была украшена резным изображением герцогского герба. Ее ножки были сделаны в виде льва, дракона, борзой и грифона. На плитках пола, ласкающих приятной прохладой обутые в туфли на тонкой подошве ноги (а лето с начала июня выдалось необычайно знойным), также красовались геральдические узоры: королевский герб Англии и орден подвязки были окружены вензелями Стаффордов.

Некоторые говорили, что летом мор собирает больше жертв. Мадж полагала, что так оно и есть. По всей Англии отменили ярмарки и закрыли лавки. Были запрещены многолюдные собрания, как частного, так и общественного характера, из-за страха распространения эпидемии. Придворный штат был значительно урезан, и все уехали настолько далеко от Лондона, насколько это возможно.

Герцогиня со своими придворными дамами находилась в Блэчингли. Герцог с любовницей, а также его еще не вступившие в брак дети остались в Торнбери. Медведь, которого Эдвард содержал долгие годы, в конце концов сдох, но с ними в замке по-прежнему оставались две обезьяны, хорек и не поддающееся учету количество собак и кошек. От обезьян не было никакого проку, а вот кошки ловили мышей и крыс. Борзые были незаменимы в охоте на выдр. Спаниели отыскивали жертву и приносили ее, равно как и дрессированный хорек.

А что же монах? «Он столь же бесполезен, как и обезьяны», – считала Мадж. И, подобно обезьянам, он сорил, и за ним нужно было убирать. До сих пор из всех его пророчеств исполнилось только одно, касавшееся вторжения шотландцев в Англию, но это мог предсказать каждый! Однако когда Эдвард призвал Мадж и стал посвящать ее в свои планы, связанные с его восшествием на престол, она слушала затаив дыхание, ни словом не пытаясь поколебать его твердую веру в то, что однажды он станет королем.

Эшби-де-ла-Зуш, графство Лестершир, 12 февраля 1518 года

– Мы назовем его Уильямом, – заявил Джордж, войдя в комнату, где на кровати лежала обессиленная леди Анна.

Их новорожденный сын был только что накормлен кормилицей, и теперь Анна держала его на руках, прижимая к груди. Ей хотелось бы кормить своего ребенка самостоятельно. Жаль, что лекари не одобрили ее желания. И жаль, что ей, скорее всего, придется вернуться ко двору задолго до того, как малыша уже можно будет отлучать от груди.

– Уильям, – повторила она.

Хорошее имя. Сильное. Но это также и имя Комптона. Выбор Джорджа показался ей странным.

– Почему Уильям?

– Так звали моего деда и старшего брата, который умер вскоре после нашего отца.

«Вполне разумно», – решила Анна. Однако она подумала, что при дворе найдутся те, кто сочтет, будто ребенка назвали Уильямом, потому что его отцом является Комптон, а не Джордж. Женщина благодарила Бога за то, что Джордж больше не входит в число придворных.

После их возвращения в Лестершир время пролетело очень быстро. Анна чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы продолжать охотиться, в том числе и с соколами, почти до самого Рождества. И дети, и собаки доставляли ей много радости. Анна оставила себе подаренного Уиллом Комптоном щенка, и Танцор стал превосходной охотничьей собакой.