– К сожалению, Нина Федоровна, оба уже умерли.

– Ах-ах-ах, – заохала она. – А ведь оба еще нестарые… Особенно Ракитин… Вот, мало у нас мужики живут. И мой муж помер на шестом десятке. И до пенсии мужики не доживают. А эти паразиты еще хотят пенсионный возраст повышать!

– Нина Федоровна, а Лобов?

– Что – Лобов?

– Его координаты у вас есть?

– Нет, конечно. Хотите продиктовать мне его телефон? Так я все равно ему звонить не буду. Мы с ним и раньше – только «здрасьте – до свиданья»…

Прежде чем распрощаться, Виталий профессионально суровым тоном напомнил хозяйке дома о необходимости сохранять по-прежнему бдительность и взял с нее слово, что при малейшем интересе любых незнакомых лиц к ее прежней работе она тут же позвонит ему, подполковнику Голикову Виталию Ивановичу.

После этой беседы у Виталия сложилось твердое убеждение, что они не там роют. Дались Рыбасу эти слиперы! За годы службы Виталий достаточно неплохо изучил стиль работы своих коллег, да и почерк конторы в целом. Были, конечно, среди них и ненормальные – трудоголики. Но по большому счету времена нынче не те, чтобы за одну лишь зарплату рвать себе одно место. И то, что ему рассказала сегодня эта вредная старуха, в принципе лежало в русле его представлений о стиле работы родной конторы. Никакой серьезной опасности люди, работавшие в ракитинском отделе, для Рыбаса представлять не могут. Нет, он конечно же, уподобляясь прочим, не бросит это направление, ограничившись отговорками, отписками и объяснениями. Он будет продолжать искать исчезнувшего Лобова (надо будет отработать, кстати, версию о его «блате» среди руководства), он проедется еще по военным учебным заведениям в надежде установить связь с бывшими курсантами, работавшими более десяти лет назад у Ракитина, точно так же, с той же основательностью и тщанием, с какими он перелопатил уже с полдюжины подобных экстрасенсорных «коллективчиков».

И нигде Виталию так и не удалось даже зацепиться за этих призрачных слиперов. Сегодняшняя беседа его убедила окончательно: если что и было сделано серьезного в этой области, то только не в КГБ и его наследниках. Если и искать, то искать надо в ГРУ. А там ох как не любят, когда их делами интересуются ребята из конторы! В этом смысле сложившаяся ситуация представлялась Виталию если и не тупиковой, то, во всяком случае, бесперспективной.

Проводив гостя, Нина Федоровна выглянула в окно. Голиков вышел из подъезда и сел в тотчас подъехавшую к нему черную «Волгу». Машина сделала полукруг по двору и выехала на улицу. Машина же с пасшими ее филерами так и стояла невдалеке от ее подъезда.

Нина Федоровна очень постаралась произвести на Голикова впечатление хамоватой, не очень далекой, но откровенной тетки, у которой нет и не может быть секретов перед молодым коллегой. Да и для работы ракитинского отдела, как ей казалось, она придумала неплохую легенду. Вопрос только в одном – поверил ли ей Голиков? Проверить ее рассказ он вряд ли сможет. Иных уж нет, а те далече… Документации по работе отдела практически никакой не велось, задания Ракитин получал непосредственно от замдиректора службы. А тот, насколько было известно Нине Федоровне, пару лет назад почил в бозе, находясь на давно заслуженном отдыхе. Остаются курсанты. Которых, кстати, было далеко не так много, как рассказала она Голикову. Нина Федоровна даже улыбнулась, представив, какая объемная и неблагодарная работа предстоит ее сегодняшнему гостю. Что ж… Пусть поищет.

Через час она вновь выглянула в окно. Машины с филерами у ее дома больше не было. Нина Федоровна оделась и вышла на улицу – пройтись. Хвоста за собой она не только больше не видела, но и не чувствовала. Похоже, Голиков ей поверил. На следующее утро она собрала дома всех «жучков», «вживленных» ей голиковскими сотрудниками, и отнесла в мусорный контейнер. Еще с неделю она, проверяясь и перепроверяясь, попутешествовала по городу. Реакции ни на ее активность, ни на вывезенные на свалку датчики не последовало. За ней перестали не только следить, но и слушать. Она больше не была объектом, ее исключили из разработки.

На подмороженный асфальт уже ложился белым пушистым покрывалом первый снег, когда Нина Федоровна, заранее предупредив соседку, что уезжает погостить к родственнице в Воронеж, и оставив ей ключи для присмотра за квартирой, садилась в тульскую электричку. Она выбрала не самый короткий путь до лобовской базы, зато самый надежный. Нина Федоровна оставалась верна себе, стараясь делать любую работу, за какую бы ни взялась, добросовестно и качественно.

Если последние два-три месяца время в слободе тащилось как крестьянская телега по разбитому проселку, то после смерти царицы Марии оно понеслось как породистый скакун по столбовой дороге. Едва боярин Яковлев-Захарьин отправил отряд для ареста бывшей княгини Ефросиньи Старицкой, а ныне смиренной инокини Свято-Вознесенского монастыря, как почти сразу же вернулся гонец от того отряда с донесением – княгиня не может быть доставлена в Слободу, ибо по дороге карета, в которой ее везли, божиим промыслом упала с моста в речку и арестованная утонула. А вслед за этим князь Владимир Андреевич Старицкий с супругой и двумя дочерьми были найдены мертвыми на ближайшей к слободе почтовой станции. Это печальное известие привез в слободу станционный смотритель. Князь Старицкий был вызван в слободу для дачи показаний по делу об отравлении царицы, но так же, как и его матушка, не доехал до цели. Боярин Яковлев-Захарьин со своими людьми срочно выехал на ту станцию. Князь, княгиня и их дочери, казалось, мирно спали в своих постелях. Никаких следов борьбы, насилия ни в занимаемых ими комнатах, ни на телах обнаружено не было. Зато была найдена коробочка с ядом, стоявшая открытой на столе, на самом видном месте. Рядом с ней стоял кувшин с водой, а вот чаша, в которую та вода, судя по всему, наливалась, лежала на полу, рядом с княгиней, прилегшей на кровать.

В результате проведенного осмотра явственно вырисовывалась картина случившегося. Старицкие смертельно боялись появляться в слободе. Боялись, но ехали. Однако в последнюю ночь перед приездом страх пересилил все остальные чувства. Сначала княгиня уложила девочек и напоила их отравленной водой. Потом из этой чаши отпил Владимир Андреевич. Последней была княгиня. Хлебнув отравленной воды, она даже на постель толком не успела лечь. Так, повалилась боком, а ноги ее остались на полу. Чаша же с остатками ядовитой воды выпала из холодеющих рук на пол.

Чистейшей воды самоубийство, никаких сомнений. Увидев такое, боярин Яковлев-Захарьин, не заезжая в слободу, с двумя своими доверенными людьми заспешил в Москву – доложить царевичу. Остальных же, среди коих был и новобранец Григорий Скуратов, отправил в слободу с докладом.

А после доклада начальнику сегодняшнего караула бывший болховский губной староста поспешил к земскому послу – Михайле Митряеву. Выслушав краткий, деловой пересказ о случившемся на станции, Валентин тут же решил уточнить:

– Понятно. Это официальная версия боярина Яковлева. Ты-то сам что думаешь? Неужто самоубийство?

– Самоубийство, – подтвердил Скуратов. – Но…