Я знала это, поскольку большую часть солнечных августовских выходных провела в местной библиотеке, закопавшись в микрофильмированные выпуски «Майлдерхерст меркьюри». Оглядываясь назад, я понимаю, что, сообщив отцу, будто происхождение «Подлинной истории Слякотника» — великая литературная загадка, я словно забыла коробку шоколадных конфет рядом с малышом и понадеялась, что он не тронет их. Папа обожает добиваться поставленной цели, и ему понравилась мысль, что он разгадает тайну, которая десятилетиями мучила академиков. У него возникла собственная теория: в сердце готического романа лежит подлинная история старинного похищения ребенка; достаточно лишь доказать это, и его ждут слава, известность и полное удовлетворение. Однако, прикованный к постели, вынюхивать он не мог, так что посредник неизбежно был избран и отправлен на охоту. И этим посредником стала я. Отцу я потакала по трем причинам: во-первых, он выздоравливал после сердечного приступа, во-вторых, его теория была не так уж глупа, в-третьих, и это самое главное, благодаря письмам матери мой интерес к Майлдерхерсту разгорелся в настоящий пожар.

Наводить справки я, как обычно, начала, обратившись к Герберту с вопросом, не слышал ли он о нераскрытых случаях похищения детей в начале века. Одна из моих любимых черт Герберта — а список таковых весьма длинен — его способность находить среди несомненного хлама именно те сведения, которые нужно. Для начала, его дом высокий и узкий, четыре квартиры соединены в одну; наш офис и печатный станок занимают первый и второй этажи, чердак отдан под хранение, а в полуподвальном этаже живут сам Герберт и Джесс. Все стены во всех комнатах завалены книгами: старыми книгами, новыми книгами, первыми изданиями, изданиями с автографами, двадцать третьими изданиями, с великолепным и здоровым пренебрежением к показухе составленными вместе на разномастных импровизированных стеллажах. И все же в голове Герберта существует каталог коллекции, его собственная справочная, так что у него всегда наготове каждое прочитанное слово. При виде того, как он фокусируется на задаче, поистине захватывает дух: сначала его внушительный лоб хмурится, покуда он обдумывает запрос, затем в воздух взмывает палец, изящный и гладкий, как свечка, и Герберт безмолвно хромает к дальней стене с книгами, где палец вольно парит над корешками, словно намагниченный, пока наконец не выдвигает нужный том.

Я спрашивала Герберта о похищении, не слишком надеясь на удачу, так что особенно не удивилась, когда он почти не смог помочь. Заверив его, что расстраиваться ни к чему, я отправилась в библиотеку, на полуподвальном этаже которой подружилась с очаровательной пожилой леди, которая явно всю жизнь только меня и ждала.

— Подпишите вот здесь, дорогая, — радостно проворковала она, указывая на планшет с листком бумаги и ручку и нависая надо мной, пока я заполняла соответствующие колонки. — А, «Биллинг энд Браун», чудесно. Один мой старинный приятель, упокой Господи его душу, опубликовал свои мемуары в «Биллинг энд Браун» лет тридцать назад.

Немногие люди проводили то дивное лето в лабиринтах библиотеки, так что я легко смогла подключить мисс Йетс к своим поискам. Мы замечательно проводили время вместе, прочесывая архивы, и обнаружили три нераскрытых случая похищения детей в районе Кента в викторианскую и эдвардианскую эпоху и множество газетных сообщений, касающихся семьи Блайт или замка Майлдерхерст. Среди последних имелась прелестная полурегулярная колонка с советами по домоводству, которую Саффи Блайт вела в пятидесятых и шестидесятых; множество статей о литературном успехе Раймонда Блайта и несколько передовиц о грозящей семейству потере Майлдерхерста в 1952 году. В то время Перси Блайт дала интервью, в котором эмоционально подчеркнула: «Дом — не просто совокупность материальных составляющих; это хранилище воспоминаний, сосуд всего, что происходило в его стенах. Этот замок принадлежит моей семье. Он принадлежал моим предкам за сотни лет до моего рождения, и я не желаю видеть, как он переходит в руки людей, намеренных сажать ели и сосны в его древних лесах».

Также в статье приводилось интервью довольно дотошного представителя Национального треста, который сокрушался о нереализованной возможности применить новую схему разбивки сада и возрождения былой славы поместья: «Как горько сознавать, что величайшие поместья Британии будут утрачены в ближайшие десятилетия из-за банальной несговорчивости тех, кто неспособен понять, что в наши скудные и суровые времена обращаться с национальными сокровищами как с простыми жилыми домами граничит с кощунством». Когда его спросили о планах Треста касательно Майлдерхерста, он вкратце набросал программу работ, в том числе «ремонт несущих конструкций самого замка и полную реставрацию сада». Разве не о том же мечтала для своего фамильного поместья сама Перси Блайт?

— В те времена люди относились к Тресту с недоверием, — сказала мисс Йетс, когда я обратила на это ее внимание. — Пятидесятые были сложным периодом: в Хидкоте вырубили вишневые деревья, в Уимполе уничтожили аллею, и все ради некой универсальной исторической миловидности.

Эти два примера мало что для меня значили, но «универсальная историческая миловидность» не слишком вязалась со знакомой мне Перси Блайт. Я продолжила чтение, и многое разъяснилось.

— Здесь написано, что Трест собирался восстановить ров. — Я взглянула на мисс Йетс, которая наклонила голову в ожидании уточнений. — Раймонд Блайт велел засыпать ров после смерти матери близнецов, это было нечто вроде символического мемориала. Сестрам не понравились планы Треста воссоздать его. — Я откинулась на спинку стула, чтобы растянуть поясницу. — Чего я не понимаю, так это как для них вообще настали столь тяжелые времена. «Слякотник» — классика, бестселлер и остается им до сих пор. Несомненно, авторских отчислений должно было хватить, чтобы уберечь сестер от беды.

— Звучит разумно, — согласилась мисс Йетс. — Знаете, я уверена, что…

Она нахмурилась и вернулась к довольно большой стопке распечаток на столе перед нами. Она листала страницы туда-сюда, пока не выхватила одну и не поднесла прямо к носу.

— Есть! Вот она. — Библиотекарша протянула мне газетную статью, датированную тринадцатым мая 1941 года, и взглянула поверх очков в форме полумесяцев. — Очевидно, Раймонд Блайт проявил немалую щедрость в своем завещании.

Статья была озаглавлена «Щедрый дар литературного покровителя спасает институт» и сопровождалась фотографией улыбающейся женщины в джинсовом полукомбинезоне с экземпляром «Слякотника» в руках. Я просмотрела текст и убедилась, что мисс Йетс права: львиная доля авторских отчислений после смерти Раймонда Блайта была поделена между католической церковью и еще одной группой.

— Институт Пембрук-Фарм, — медленно прочитала я. — Здесь говорится, что это группа защитников окружающей среды из Суссекса. Они занимались продвижением рационального природопользования.

— Значительно опередили свое время, — заметила мисс Йетс.

Я кивнула.

— Может, проверим картотеку наверху? — предложила она. — Посмотрим, что еще можно найти.

Мисс Йетс так обрадовалась новому повороту событий, что ее щеки порозовели, и я показалась себе жестоким чудовищем, когда ответила: