«Во второй экспедиции приняли участие восемь человек. Четверо уцелели. Среди них я. Инфекции не было. Так сказали врачи. Но теперь…»

За этим последовало:

«…инфекция или одержимость? Вирус? Паразит? Или что-то более глубокое? Я носитель… или дверь? Во мне что-то есть… или оно проходит сквозь меня? Неужели меня… можно запирать… и отпирать… отпирать, как дверь?»

Затем, менее связно:

«…никогда не шли вперед… шли в сторону. И даже не понимали, что это боковая ветка. Потому что все мы давно… мы перестали думать о… перестали верить в… существование боковых веток».

И наконец:

"…надо будет выйти из машины… пойти в… но не туда, куда бы им хотелось отправить меня. Не в трансляционную капсулу. Нет, если я сумею этому помешать. Дом. В дом. Сказал ли я тебе, что они все погибли? Первая экспедиция?

Когда я нажму на спусковой крючок… стану ли я закрытой дверью… или открою ее им? Сказал ли, что я видел? И кого видел? Сказал об их страданиях? Ты знаешь про мух и насекомых? Под тем красным небом? Сказал я тебе? Как я оказался… здесь? Здесь?"

Последние бывшие на ленте слова были сказаны не по-английски.

Я поднес ко рту бутылку «Короны» и только тут понял, что она пуста.

Бобби спросил:

– Брат, так это место с красным небом и черными деревьями – то самое будущее твоей ма?

– Делакруа сказал, что это боковая ветка.

– Что это значит?

– Не знаю.

– А они знают?

– Похоже, что нет, – сказал я, нажимая на пульте кнопку «перемотка».

– Мне приходит на ум несколько мерзких мыслей.

– Коконы, – догадался я.

– Думаешь, они выросли из Делакруа?

– Или «прошли» через него, как он выразился. Словно он дверь.

– Что бы это ни значило, что в лоб, что по лбу. Нам без разницы.

– Я думаю, что, если бы не было трупа, не было бы и коконов, – сказал я – А я думаю, что пора собирать рассерженные крестьян и идти на замок с факелами. – Тон Бобби был более серьезным, чем выбранные им слова.

Когда перемотка закончилась и прозвучал щелчок, я спросил:

– Можем ли мы взять на себя такую ответственность? Мы слишком мало знаем. Наверно, нужно кому-нибудь сообщить о коконах.

– Ты имеешь в виду полицию?

– Вроде того.

– Знаешь, что они сделают?

– Закрутят гайки, – сказал я. – Но это даст нам право взбунтоваться.

– Они не станут сжигать их. Возьмут образцы на пробу – Я уверен, что они примут меры предосторожности Бобби засмеялся.

Я засмеялся тоже, но в этом смехе было больше горечи, чем веселья.

– О'кей, свистни мне, когда начнется поход на замок. Но сначала Орсон и ребятишки. Потому что пожар помешает нам передвигаться по Уиверну.

Я вставил чистую кассету во вторую деку.

Бобби спросил:

– Хочешь сделать копию?

– Это не помешает. – Магнитофон заработал, и я обернулся к нему:

– Ночью ты что-то сказал.

– Думаешь, я помню всю чушь, которую несу?

– Это было на кухне бунгало, рядом с трупом Делакруа.

– Там слишком воняло.

– Ты что-то услышал. Поднял глаза и посмотрел на коконы.

– И сказал: «Должно быть, это у меня в голове».

– Правильно. Но когда я спросил, что ты слышал, ты ответил: «Самого себя». Что ты имел в виду? Бобби допил пиво, остававшееся в его бутылке.

– Ты положил кассету в карман. Мы собирались уходить. И тут мне показалось, что кто-то сказал: «Стой».

– Кто-то?

– Сразу несколько человек. Они сказали хором: «Стой, стой, стой».

– Моррис Уильямс и группа «Зодиаки».

– Ты мог бы быть ди-джеем на «Кей-Бей». Но потом я сообразил… что все они были моим голосом.

– Твоим?

– Это трудно объяснить, брат.

– Наверно.

– Я слышал их секунд восемь-десять. И даже позже… Чувствовал, что они еще говорят, но уже тише.

– Подсознание?

– Может быть. От этого мурашки по телу бегут.

– И что еще они говорили?

– Ну, во всяком случае, они не подговаривали меня принести девственницу в жертву Сатане или убить папу римского.

– Только «стой, стой, стой», – сказал я. – Как закольцованная лента.

– Нет, скорее как настоящие голоса по радио. Сначала я подумал, что они раздаются… откуда-то из бунгало.

– Ты поднял фонарь и осветил потолок, – напомнил я. – Коконы.

В глазах Бобби отражался слабый свет лампочки, горевшей внутри магнитофона. Он не отводил взгляда, но молчал.

Я тяжело вздохнул.

– Мне кое-что пришло в голову. После того как я позвонил тебе из Мертвого Города, мне стало неуютно под открытым небом. Поэтому, прежде чем позвонить Саше, я решил зайти в бунгало, где я не буду так на виду.

. – И из всех домов выбрал именно этот? С телом Делакруа на кухне. И коконами.

– Вот об этом я и думаю, – сказал я.

– Ты тоже услышал голоса? Типа «входи, Крис, входи, садись, будь как дома, скоро мы вылупимся, входи, присоединяйся к компании»?

– Никаких голосов, – сказал я. – По крайней мере, тех, о которых я догадывался бы. Но едва ли я выбрал этот дом по чистой случайности. Может быть, что-то заставило меня войти именно в него, а не в дом по соседству.

– Психический вудуизм?

– Или песня сирены, которая заставляет неосторожных моряков бросаться в море.

– Это не сирены, а червяки в коконах.

– Откуда мы знаем, что там червяки?

– Уж, во всяком случае, не щенята.

– Я думаю, мы пришли в это бунгало как раз вовремя. Бобби немного помолчал, а потом сказал:

– Такая мразь может заставить забыть о веселье весь мир.

– Ага. Я начинаю чувствовать, что мне место в школе для дураков.

Дублирование закончилось. Я положил копию на столик для записи нот, взял перьевую ручку и спросил:

– Как лучше всего назвать симпатичную песенку в стиле «нео-Баффетт»?

– "Нео-Баффетт"?

– Ее только что написала Саша. В стиле Джимми Баффетта. Южное бахвальство, беспечный взгляд на жизнь, солнце, море – но с грустным концом и выводом о необходимости учитывать реальность.

– "Текила с бобами", – предложил он.

– Годится.