Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все замерли в напряженном ожидании — и тут сверкнуло пламя выстрела. А грохота его почти не было слышно, он потонул в рукоплесканиях.
— Отлично! Превосходно! Молодец, парень! — восторженно ревели сотни глоток, когда белый диск возвестил попадание в «бычий глаз» и нашу победу.
— Славный выстрел, юноша! Этот молодой Пиллар из Тойнби-холла — стрелок что надо! Качать его, ребята! Отнесем его домой на руках! Да здравствует Роборо! Что там такое, сержант Макинтош? Что случилось? В чем дело?!
Толпа растерянно смолкла. Затем люди начали перешептываться. Кто-то горестно вздохнул.
— Не трогайте ее! Оставьте! Пусть уж бедняжка поплачет…
И снова над стрелковым полем повисла тишина, нарушаемая лишь женскими стонами и плачем. Чарли, мой бедный Чарли лежал на траве мертвый, все еще продолжая сжимать ложе роковой винтовки.
Я, точно сквозь пелену, слышала, как кто-то пытается меня утешить. Слышала звенящий от горя голос лейтенанта Дэйсби, призывавшего меня держаться. Ощущала, как он медленно уводит меня прочь от тела моего возлюбленного…
Вот и все, что я помню; а потом — мрак забвения вплоть до того дня, когда я очнулась в Тойнби-холле. Рядом со мной была сиделка. Она мне и объяснила, что три недели я провела между жизнью и смертью, в горячечном бреду.
Неужели я больше ничего не помню?
Временами мне кажется — нет.
А порой как будто припоминается момент просветления среди долгих ночей непрерывного бреда. Я вижу, как сиделка выходит из комнаты… Как в окне появляется длинный, тощий бескровный силуэт… как я слышу голос…
И он говорит:
— Я свел счеты с твоим возлюбленным. Теперь мне только остается сделать это еще и с тобой.
Голос кажется мне знакомым. Кажется, я уже слышала его где-то… когда-то… Быть может, во сне?..
«И это все? — скажете вы. — И на таких шатких основаниях безумная истеричка позорит в газетах имя честного ученого? И на еще более шатком основании пытается выстроить против него несуразное обвинение в чудовищном преступлении?»
Да, это все. Я понимаю, что на вас, уважаемый читатель, описанные мною события не могут произвести такого впечатления, какое они произвели на меня. Но одно я знаю твердо. Если бы я находилась на середине моста и с одной стороны был бы Октавиус Гастер, а с другой — свирепейший из тигров индийских джунглей, я, не колеблясь ни секунды, бросилась бы к тигру, уповая на его защиту.
Моя жизнь разбита навеки.
Как и когда она оборвется — не имеет значения.
Мне нечего больше желать.
И только одно желание у меня еще сохранилось: может быть, эти строки сумеют хоть как-то помешать чудовищу в его дальнейших действиях. Может быть, они даже смогут спасти от него чью-нибудь жизнь…
Эпилог
Через две недели после того, как был записан этот рассказ (правдивость его я клятвенно подтверждаю!), моя дочь бесследно исчезла.
Поиски ее не привели к какому-нибудь обнадеживающему результату.
Один из железнодорожных служащих ближайшей станции показал, что видел молодую леди, по описанию напоминающую мою дочь, которая садилась в вагон первого класса. Ее спутником был высокий и худощавый джентльмен.
Несмотря на это свидетельство, я не могу допустить, чтобы она отправилась в подобное путешествие по собственной воле. Тем более — спустя столь малый срок после перенесенной ею ужасной потери. А вдобавок еще и не сказав об этом ни слова мне.
Мы все-таки передали сыщикам эту информацию.
Возможно, они и сумеют отыскать след…
Перевод Марины Маковецкой и Григория Панченко
Редьярд Киплинг. Окопная Мадонна
Киплинг, как и Конан Дойл, хорошо известен современным читателям. «Окопная Мадонна» входит в поздний цикл его «масонских» рассказов, находящихся на стыке нескольких жанров — включая мистику, детектив и фантастику. Повествование ведется от первого лица, но сюжеты не связаны сколько-нибудь тесно, действующие лица (кроме доктора Кида, который фигурирует в двух из этих историй) тоже не совпадают, поэтому трудно понять, всегда ли рассказчик является одним и тем же человеком.
Масонские ложи у англичан в ту пору скорее играли роль клубов, так что сами по себе они не объясняют мистический колорит. Гораздо важнее другое: общим фоном этих рассказов служит Первая мировая война, уже несколько лет как отбушевавшая, но заставившая многих тянуться к встречам за гранью жизни. Это в полной мере касается и самого Киплинга, потерявшего на войне сына.
Что бы ни вздумал люд простой
О тех, кто выше поставлен судьбой,
Являли в веках они вновь и вновь
Величье души и без меры любовь.
О милая, счастье души моей!
Пусть нас разлучило течение дней,
Исчезла навечно ты, скрылась из глаз —
Но боги не сделают так еще раз!
Суинберн. Les Noyades[51]
После завершения войны ряды нашей «Ложи Инструкторов» (филиал ложи «Вера и Труд», исполнительный комитет № 5837), сильно поредевшие, начали пополняться в основном за счет бывших солдат. Чуда тут никакого не было: сейчас ведь, собственно, значительная часть человечества из таких солдат и состояла… А вот если бы у новичков, каждый из которых продолжал нести в душе груз фронтовых воспоминаний, получилось легко и просто наладить сотрудничество с остальными собратьями по ложе, это точно стало бы чудом. Но наш доктор — он же Первый страж, он же просто брат Кид, энергичный крепыш с острой бородкой, вечно устремленной вперед, словно торпеда, — всегда был готов разобраться со всем, хоть мало-мальски имеющим отношение к нервному срыву. Так что я мог со спокойной совестью проверять кандидатов только на верность принципам ложи, а если мне что-то казалось сомнительным с медицинской точки зрения, то я отправлял новичков к нему. Кид не зря оттрубил два года военным врачом Южно-Лондонского батальона[52]. Разумеется, по этим самым причинам среди попадавших к нему на консультацию братьев по ложе часто оказывались фронтовые друзья и знакомые, но отзывы доктора во всех случаях были беспристрастны.
Клемент Стрэнджвик, рослый худощавый юноша, пришел к нам как раз из какой-то Южно-Лондонской ложи. Его работа не вызывала нареканий, собеседование тоже прошло успешно, но странный блуждающий взгляд молодого человека и его покрасневшие от бессонницы глаза все-таки наводили на мысль о нервной болезни. Так что я после некоторых колебаний отправил его к Киду. Тот сразу признал в новичке штабного ординарца своего батальона, поздравил его с тем, что тот не