Я быстро возвращаюсь назад в комнату, где все еще бездельничает Панчо, и рассказываю ему о том, что слышал.

– Может быть, не о нем речь, – говорит Панчо.

– Уверен, что о нем. Нужно помочь ему выбраться отсюда. По крайней мере, я должен пойти и предупредить его.

– Осторожнее, Орландо. Зачем тебе рисковать из-за какого-то гринго? Я бы на твоем месте не стал ввязываться.

Он смотрит на меня вопрошающе, нисколько не стыдясь собственного честного признания в том, что самосохранение является руководящим принципом его поведения. Я думаю об охранниках в туалете и слове «багаж», которое они употребили. Мне некогда объяснять Панчо, какие чувства оно у меня вызвало; как раньше укладывали «багаж» на задние сиденья «фордов»; как окровавленный и переломанный «багаж» выволакивали из камер и грузили в самолет, чтобы сбросить над Рио-де-ла-Платой. Я вспоминаю этого журналиста в офисе – как он смутился, назвав меня парагвайцем, как он вечно оставлял после себя крошки, вспоминаю его кудрявую дочку, катавшуюся по столу и болтавшую про свою кошку.

– Я должен найти его, – заявляю я твердо. Я спускаюсь вниз, на танцплощадку, но его там нет. Тогда я поднимаюсь в бар наверху и вижу, что журналист удрученно сидит на стуле у стойки, а рядом выпивают какие-то люди. Я подхожу и встаю рядом.

– Вы в опасности, – тихо говорю я.

– Я знаю, – отвечает он, не повернувшись. – Я хотел позвонить по мобильному, но он разрядился, да я и не знаю, кому звонить. Мне нужно в туалет, но я боюсь туда заходить. Я знаю, что они ждут от меня каких-то действий. Я пытаюсь что-то придумать. Просто смешно.

Некоторое время я смотрю на этого высокого светловолосого журналиста, который обычно выглядит таким хладнокровным и внушительным. Мысль о том, что на его тело и лицо обрушатся кулаки и ботинки людей, хлопавших меня по голове и называвших Педро, наполняет меня жалостью и яростью. Я оглядываюсь; кажется, за нами никто не наблюдает.

– Мы вас отсюда вызволим, – говорю я. – Идите за мной наверх и постарайтесь, чтобы вас никто не заметил.

Я иду обратно к лестнице, не оборачиваясь и не проверяя, следует ли он за мной. Добравшись до конца лестницы, я оборачиваюсь, и журналист быстро проходит в комнату Панчо скептически смотрит, как он подбегает к раковине и начинает в нее мочиться.

– Господи, я чуть не лопнул, – шепчет англичанин.

Панчо смотрит с удивлением. Я открываю маленькое окошко, выходящее в проулок внизу. Здесь не слишком высоко, но все же высоковато для прыжка. Можно было бы соскользнуть вниз по черным водосточным трубам, но это рискованно, потому что трубы довольно далеко от окна.

– Панчо, пойди заведи фургон и поставь его за углом у входа, – говорю я по-испански. Он скептически смотрит на меня.

– Anda, boludo! Apúrate, hombre![92]– повышаю я голос. Панчо поспешно уходит.

Единственный вариант, как мне кажется, – вывести Ника через задний аварийный выход в проход между домами. Но там тоже стоит охранник. Мне придется каким-то образом вынудить его отойти от двери. Внезапно я слышу на лестнице шаги. На лице журналиста отражается ужас. Я бросаюсь к лестнице и вижу, что по ней поднимаются два охранника.

– Кто еще тут есть? Есть тут кто-нибудь наверху? – рычит на меня один из них.

– Никто здесь. Только меня. Кого вы искать? – Я прикидываюсь этаким простачком.

Охранники презрительно разворачиваются, не ответив, и спускаются по лестнице.

– Где это скользкий подонок? Вроде Ли сказал, что он пошел сюда, – бормочет один из них.

– Может быть, он прячется на танцплощадке, – отвечает другой.

Я быстро возвращаюсь в комнату и объясняю Нику, что хочу отвлечь охранника от двери, чтобы он мог выйти на улицу.

– Вы уверены, что дверь открыта? – нервно спрашивает Ник.

– Нет, – отвечаю я, – но вряд ли они поставили бы охранника у двери, если бы она была заперта.

– А как я узнаю, что вам удалось увести охранника?

– Никак. Спускайтесь потихоньку через минуту. Других шансов у нас нет.

Я спускаюсь по лестнице и заворачиваю к задней двери, около которой стоит крупный небритый мужчина, держась за щеколду. Он смотрит, как я приближаюсь к нему.

– Что еще?

– Меня послали к вам с сообщением.

– Каким?

– Сказали, что вам нужно пойти на вход. Они сказали, что багаж там и им нужна помощь.

– Что? – парень со злостью смотрит на меня, ничего не понимая. Очевидно, в планы действий с Ником посвящены не все.

– На вход. Вы должны пойти на вход. Багаж там. Я останусь здесь у двери. Пожалуйста, скорее. Они сказали, что это срочно.

– Багаж? Какой багаж? Что ты несешь? Черт подери! Ты сказал, на вход? Придется сходить и разобраться, что им нужно.

Он пробирается через толпу в баре ко входу. Где же Ник? Быстрее, быстрее. Минута уже прошла. Затем я вижу, как он нервно заглядывает в дверь. Я сердито показываю ему, чтобы он спешил, и толкаю щеколду. Она не поддается. Какое-то мгновение мне кажется, что нам конец, но потом я толкаю снова и ударяю коленом дверь, и она распахивается на улицу. Мы вываливаемся в липкую душную ночь.

– Стойте, – шепотом приказываю я, потому что Ник сразу бежит в сторону улицы. – Они могут караулить там. Дождемся фургона.

Мы стоим, прижавшись спиной к стене. Я не могу как следует закрыть за нами дверь и понимаю, что в скором времени вернется разъяренный охранник. Я испытываю странное чувство: словно бы вдруг вернулось мое прошлое – se estánfugando los Tupas uno a uno del penal[93]. Я чувствую, как кровь стучит в груди и жилах. Фургона нет. Где Панчо? Чем он занят? Может, решил, что не стоит рисковать из-за светловолосого гринго? Я в гневе смотрю на беззвездное небо и отказываюсь молча молиться несуществующему богу.

– Вот он! – Слова вонзаются в меня, как ножи. В начале проулка стоят двое мужчин и смотрят на нас.

– Здорово, Пиноккио, – говорит более крупный и уродливый, насмешливо глядя на Ника. – У тебя неплохо получилось. Но теперь нам предстоит небольшая прогулка.

Сзади них останавливается Панчо. Он с отчаянием показывает мне, что ему никак не удавалось завести старую колымагу. Я показываю парню жестом, чтобы он открыл дверь для пассажиров.

– Попробуйте забраться в фургон, – шепчу я. – Я вам помогу.

Как будто почувствовав, что сейчас нужно делать, Панчо внезапно несколько раз громко нажимает на сигнал. «Беги!» – говорю я, когда внимание охранников отвлекается. Ник пробежал мимо них уже полпути, и тут они снова оборачиваются. Их реакция оказывается недостаточно быстрой. Панчо уже открыл дверь, но одному из них удается схватить Ника за руку, когда тот пытается вскочить в фургон. Я бросаюсь вперед, и в этот момент я – Клаудио, столкнувшийся в поезде с хулиганами, издевавшимися над Эмили. Ярость стучит у меня в висках – вот они, вот они; они называют людей багажом; они хотят оставить маленькую девочку без отца. Я бросаюсь на того, кто пытается вытащить Ника из фургона, хватаю его сзади за горло, и мы оба катимся по земле. Я яростно бью его кулаками по голове. Он крякает и стонет – скорее от неожиданности, чем от боли. Дверь фургона захлопывается, но он не трогается.