Когда он сбегал по широким ступеням к Даймонду, в руках у него была еще одна булочка, а на поясе — меч.

Когда Лайам пересек городскую черту, уже вечерело. Он не поехал на этот раз обычной дорогой, а погнал Даймонда севернее, по обнаженным зимним полям, возделываемым трудолюбивыми руками селян, но они быстро уступили место вересковым пустошам. Путь его изредка пересекался водоотводными канавами и болотистыми низинками.

Иногда в этих низинках теснились скромные жилища селян, зачастую укрытые со стороны моря купами крепких деревьев, и Лайам объезжал их стороной. Временами ему встречались и дома пороскошнее, принадлежащие либо видным саузваркским торговцам, имеющим достаточно средств, чтобы содержать загородное жилье, либо здешним дворянам. Но жизнь знати Южного Тира, быстро терявшей прежние преимущества, во многом теперь зависела от течения городской жизни. Об этом непреложно свидетельствовала сама планировка поместий. Точней, и планировки-то никакой не было, ибо хозяйственных построек, способных полностью удовлетворить нужды землевладельца, вокруг обособленных строений не наблюдалось, кроме того, сами строения, обычно выглядывающие из распадков между холмами, имели непомерное количество окон, а подходы к ним ничем не были защищены.

Огибая город по широкой дуге, Лайам насчитал семнадцать подобных домов — он совершенно безнаказанно проезжал мимо них. В одном месте какой-то мужчина, выводивший из сарайчика лошадь, даже приветливо помахал рукой одинокому всаднику. Случись такое в Мидланде, владелец земли тут же вскочил бы в седло и погнался за нарушителем, чтобы потребовать пошлину или, по крайней мере, наградить нахала парочкой оплеух.

Чтобы отвлечься от докучливых размышлений о делах, ожидающих его в ближайшее время, Лайам стал воображать себя вражеским лазутчиком, изучающим местность вокруг Саузварка. Конечно, зимой, когда почва покрыта снегом, а погода весьма ненадежна, никакой враг бы сюда не полез. Да и ранней весной дожди, превращающие вересковые пустоши в болота, превратили бы заодно в безнадежное дело любую осаду. А вот летом город мог оказаться легкой добычей — стоило лишь подойти к нему с юга. Селяне и здешние помещики не смогли бы оказать особого сопротивления, а там от грохота сапог завоевателей затряслись бы ремесленные кварталы. Лайам видел, как на ладони, живописные изломы крыш Норсфилда и Аурик-парка. Мощеные улицы этих районов беспечно перетекали в проселочные дороги, — и нигде не наблюдалось никаких укреплений. Любая армия овладела бы Саузварком в один день.

«Даже если бы она не была незримой», — подумал Лайам, и это вернуло его к насущным вопросам. Даймонд стал забирать на юг, а седок, не обращая на то внимания, погрузился в раздумья.

Незримое, но шумливое войско вряд ли имело своей целью перепугать горожан. Скорее всего, оно и являлось тем самым знаком, о котором молил свою богиню Сцевола. Этот знак дал юноше право на звание иерарха, но почему-то не вывел его из-под опеки Клотена.

И как ни странно, новоявленный иерарх собирался рискнуть жизнью на поле чести. Впрочем, леди Смерть твердо сказала, что завтра никто не умрет, но что это утверждение могло означать? Она также сказала, что ни один человек из ее храма не пытался проникнуть в обиталище новой богини. Однако Лайам теперь был твердо уверен, что ночные гости, вызвавшие в стане Беллоны переполох, шли вовсе не за сокровищами, а именно за грифоном. Тут в мозгу Лайама мелькнула странная мысль: а как выглядит бог, которому поклоняется черная жрица? В черном храме, по крайней мере там, куда был допущен Лайам, не имелось ни одного изображения Лаомедона.

«Возможно, он носит бороду, хотя бы затем, чтобы как-то от своих служителей отличаться, — подумал Лайам и усмехнулся. — И возможно, сам заявится поутру за грифоном. Хорош я буду, когда заявлю Кессиасу, что это Лаомедон треснул Клотена по голове и что ему, как благонамеренному стражу порядка, придется арестовать бога».

Лайам и сам понимал, что несет сущую околесицу. Если бы за дело взялся Лаомедон, ему не сумела бы воспротивиться даже двойная стража. Но кто же в таком случае проник в этот чертов храм?

Даймонд сам выбрал дорогу и, вступив на окраину Норсфилда, замедлил шаг. Лайам чуть не свалился с седла, обнаружив, что его обступают дома, но приосанился и вновь отпустил поводья. Он обратил внимание, что окрестные лавки по большей части закрыты и что вокруг почти не видно прохожих. Должно быть, известия о странных вещах, творящихся на Храмовой улице, заставили попритихнуть даже ремесленный люд.

Если во время поединка в храм кто-то придет, то кто это будет? Лайаму до смерти надоело искать ответы на собственные вопросы, но при всем при том отчаянно хотелось эти ответы знать. Так было и в детстве, когда ему загадывали загадки. Лайам принимался жадно над ними раздумывать, но вскорости охладевал. И наступал момент, когда желание знать отгадку все разгоралось, но уже не оставалось сил размышлять. Тогда Лайам начинал хитрить, он делал вид, что продолжает ломать голову, а сам с нетерпением ожидал, когда ему объяснят, что к чему.

«Только загадки детства не были связаны ни с небожителями, ни с кровавыми поединками, ни с сумасшедшими призраками, — подумал Лайам, — и мне никогда не приходилось отвечать за то, о чем я не имею ни малейшего представления. Ну с чего они взяли, что я умнее других? И почему, если тебе что-то нужно от человека, нельзя ему прямо об этом сказать?»

Впрочем, прямота никогда не была присуща богам, и, возможно, лишь потому Лайам старался как можно реже иметь с ними дело.

Даймонд меж тем самостоятельно отыскал дорогу к конюшне, остановился возле ворот и, оглянувшись, посмотрел на хозяина.

— Что, мы уже на месте?

Чалый фыркнул и ударил копытом.

— Но ведь еще нет и пяти, — с упрекомсказал Лайам. — Ты слишком спешил!

Даймонд издал короткое ржание, но с места сдвинуться не пожелал, так что Лайаму пришлось спешиться и отправиться на поиски конюха.

До встречи с Кессиасом оставалось еще полчаса, и Лайам в одиночку поднялся на второй этаж заведения Хелекина. Он мирно устроился за излюбленным столиком и успел осушить кружку-другую свежего пива, пока не появился эдил.

Обед протекал в унылом молчании. Лайам не особенно рвался к беседе, зная, что она неминуемо свернет на зыбкую, неверную почву бессмысленных предположений. Кессиас, похоже, чувствовал его настроение и молча копался в своем пироге.

После того как служанка унесла тарелки с остатками снеди, они так и остались сидеть, потягивая подогретое вино с пряностями. Лайам, барабаня пальцами по столу, созерцал собственную руку, а взгляд Кессиаса бесцельно скользил по почти пустому залу таверны. В конце концов эдил кашлянул.

— Ну и скучная же мы парочка, по правде сказать.

Он рассмеялся, но смех его был невеселым. Лайам кивнул:

— Просто неделя была тяжелой.

— А будет еще тяжелее. — Эдил вновь кашлянул в кулак, поколебался, потом все-таки заговорил: — Ренфорд, я все хочу расспросить вас о том случае. Ну, когда вам довелось невольно помочь богам? Может, вы проясните эту историю, как обещали?..