– Я его ненавижу, – произнес Килиан. – Нет, пожалуй, я ему завидую. Француз, разумеется?

– Ну конечно. Они же самые лучшие любовники.

– Как его зовут? Я велю выследить его и пристрелить.

Лизетта нервно засмеялась.

– Тогда мне придется оберегать его имя до моего смертного часа.

– Вы потому и вернулись на юг?

Девушка недоуменно посмотрела на собеседника.

– Ну, вы же говорили, что приехали в Париж с юга после долгого отпуска.

– Нет, я вовсе не пыталась отыскать свое давнее романтическое увлечение. Столько времени прошло!

– Наверняка поэтому вас так манил Прованс?

Если эта мысль заставляет его ревновать, пусть так и считает.

– Наверное, вы правы. – Пора сменить тему. Она аккуратно положила на тарелку нож с вилкой. – Я не привыкла к таким роскошным блюдам, Маркус.

Маркус. Имя легко соскользнуло у нее с языка.

– Сказать правду, я тоже. – Он рассказал ей, как скромно питается в обычные дни.

– Это достойно восхищения.

– Я делаю это не для того, чтобы мной восхищались, а из уважения и солидарности со всеми людьми, обделенными войной, не только немцами. Взгляните… – Он обвел рукой роскошное убранство зала. – За время нашего ужина на фронте погибли сотни русских и немецких бойцов.

– Как грустно.

– Простите. Сегодня же ваш день рождения.

– Не за что извиняться. Мне следует почаще напоминать об этом. Всем нам. Так легче переносить муки голода, легче терпеть холод. Мы живы – и именно потому и ощущаем их. А сколько юношей уже ничего не чувствует!

Килиан, подперев подбородок ладонью, пристально посмотрел на девушку.

– Кем вы себя ощущаете – француженкой или немкой?

– Ни той ни другой. Я – космополит. Если бы к власти пришли женщины, мы бы сейчас не воевали.

– Возможно, вы правы.

Она печально улыбнулась.

– А вы? Вы хороший нацист?

Вопрос застал Килиана врасплох. Лицо его затуманилось. Беспомощно оглядевшись, он уставился на скатерть, смахнул с нее крошку хлеба.

– Давайте не будем говорить о политике.

Лизетта сглотнула. Сегодняшний вечер, платье, духи, внимание полковника, флирт… Все это должно к чему-то привести.

– Почему же? – спросила она. – Я вовсе не из тех девушек, которых требуется опекать и защищать. Германия увязла в опустошительной бесконечной войне, а я сижу здесь, с вами, в умопомрачительном наряде, мы наслаждаемся вкусной едой, настоящим кофе, кальвадосом шестилетней выдержки… – Голос девушки дрогнул от обуревающих ее чувств. – Вам не кажется, что это…

– Что? – нахмурился Килиан.

– Неприлично, – извиняющимся тоном договорила Лизетта.

– Простите, – сухо промолвил полковник, задетый ее словами.

Девушка инстинктивно дотронулась до его руки – большой, крепкой и теплой, с аккуратно подстриженными ногтями. Прикосновение вышло нежным и робким. Килиан ответил ей осторожным пожатием. Внезапно между ними возникли прочные, глубоко интимные узы.

– Нет, это я неудачно выразилась. – Другие посетители начали обращать внимание на то, как соприкасаются их руки, и девушка осторожно отстранилась. – Наверное, я просто пыталась сказать, что не хочу никакого притворства.

Килиан не обиделся. Глаза их снова встретились – и Лизетта поняла: она больше не может себя обманывать. Она вовсе не хладнокровный профессионал, играющий свою роль в пьесе. Нет, никаким актерским мастерством не заставишь так пылать щеки, не остановишь бешеное биение сердца, не вызовешь это редкостное, восхитительное ощущение – как будто щекотка по всему телу. Маркус Килиан. Немец. Полковник вермахта. Ее враг. Умопомрачительно привлекательный мужчина. Вдобавок в нем чувствовалась врожденная порядочность. Все в полковнике затрагивало сердце девушки – от тембра голоса до его неизменной спутницы, скорби.

– Притворяться? – повторил он.

Настал момент нанести удар… завоевать его. Никаких больше хождений вокруг да около. Она пойдет прямо к цели.

– Не будем притворяться, что между нами ничего не происходит. Я молода, но не глупа. Мы оба знаем, в чем дело.

Ее слова застали полковника врасплох. Он сжал губы, в глазах полыхнуло изумление. Он устремил на нее взгляд, истолковать который Лизетта оказалась не в силах. Она затаила дыхание. Неужели она и вправду это сказала? Ох, она поставила себя в весьма рискованное положение!

– В чем же дело, Лизетта? – спросил он.

У нее не было времени хорошенько раздразнить его. Над столиком повисла напряженная тишина. Килиан с Лизеттой пристально смотрели друг на друга. Девушка растерялась, не зная, что сказать.

– Полковник Килиан, простите, что прерываю.

Напряжение исчезло. Оба заморгали, перевели дыхание.

– Да?

Килиан отвел глаза, повернулся к нависшему над столиком метрдотелю.

– Прошу прощения, – произнес тот на безупречном немецком. – Ваш водитель прибыл. Вы велели ему вернуться в девять.

– Велел. Передайте ему, пусть подождет, – отрывисто произнес Килиан, с трудом сдерживаясь, чтобы не рявкнуть.

– Да, полковник.

– Merci, – поблагодарила Лизетта. Ее учили вести себя со всеми любезно и дружески. Никогда не знаешь, чья помощь тебе пригодится. Вдобавок никогда не вредно лишний раз продемонстрировать хорошие манеры. – Великолепный ужин. Кролик – точь-в-точь как готовила моя бабушка, – соврала она.

Метрдотель поклонился.

– Благодарю, mademoiselle. Я передам ваш отзыв поварам.

Под учтивой улыбкой девушка разглядела, что он и вправду польщен. Взгляд Килиана смягчился.

– Вы так легко переходите с одного языка на другой – просто завораживает. Это еще одна причина, почему вы мне нужны, Лизетта. Вы говорите в нужное время на нужном языке.

– Еще одна причина? А первая?

– Об этом вам придется догадаться самостоятельно. Так вот, я хочу, чтобы вы всерьез задумались о работе со мной.

– Вы же меня едва знаете.

– Я знаю, что могу вам доверять.

Она сглотнула.

– А другим?

Он грустно улыбнулся.

– Я же говорил вам, что не числюсь в фаворитах у Берлина.

– Но вы – верный сын Германии.

– В том-то и беда. – Он понизил голос. – Я и в самом деле верный сын Германии, но отнюдь не верный член нацистской партии.

– А разве это не одно и то же? – с напускной наивностью поинтересовалась Лизетта.

Килиан сдавленно рассмеялся и покачал головой.