Где-то там была та темнота под землей, о которой говорила Мамка. Мрак, из которого нельзя было возвратиться, потому что надо было умереть, чтобы в нем оказаться.

И я не просто отправлялся в этот мрак. Теперь я знал, что мне придется идти одному.

Мне вовсе не улыбалось возвращаться в пустую квартиру, но я себя пересилил. Проверил автоответчик в надежде на сообщение от Тони, но на нем не оказалось записей. В холодильнике почти ничего не было, буфету тоже особенно нечем было похвастаться, так что я позвонил в пиццерию на первом этаже и успел сделать заказ как раз перед закрытием. Один из работавших там парней принес мне пару пицц и бутылку газировки. Я поел, сидя на наружной лестнице, и звуки субботнего вечера в Поттерс-Коув на время меня отвлекли. В квартире было непереносимо жарко, и куда бы я ни взглянул, везде видел Тони, ощущал ее запахи: одеколонов и гелей, порошков и лосьонов. Хотя она забрала много вещей с собой, я повсюду находил ее следы. Наши следы.

К тому времени как я покончил с едой и заставил себя принять холодный душ, было уже почти два часа ночи. Спину ломило, с той стороны, куда пришелся удар, голова пульсировала, руки все еще побаливали. Вместо того чтобы думать, каким старым и побитым я себя чувствовал в тот момент, я постарался насладиться короткой передышкой от жары под струями прохладной воды.

Выйдя из ванной, я заметил, что на улице все стихло, как случается после полуночи даже в больших городах. Я постоял в ногах кровати, глядя на смятые простыни. Я не мог спать на ней с тех пор, как ушла Тони.

Обернув вокруг талии полотенце, я ушел в гостиную и улегся на диван в полной уверенности, что не смогу заснуть. И через несколько минут отрубился.

Проснувшись утром, я понял, что снова видел сон. На этот раз вместе с Бернардом и странными людьми в нем была и Мамка Тутс, грозившая мне толстыми окровавленными пальцами и обнажавшая коричневые зубы в дьявольской усмешке.

Все тело казалось одеревеневшим, мышцы болели. Даже после сна усталость никуда не делась, и оставалось только гадать, смогу ли я когда-нибудь снова полностью расслабиться. Я потер глаза, встал и побрел в ванную.

Одеваясь, я мог думать только о том, что произошло в баре. Как бы я ни старался переключиться на что-то другое, события прошлой ночи раз за разом прокручивались в памяти, наполняя меня странной смесью удовлетворения и тревоги.

Я надел джинсы, кроссовки и футболку, а потом подошел к шкафу в спальне и вытащил с верхней полки большой запираемый ящик. В нем хранился мой пистолет, коробка патронов, две обоймы и несколько кобур. Я проверил оружие и положил его на постель, потом выбрал кобуру, которая пристегивалась на пояс. Прихватив одну обойму, я захлопнул крышку ящика, запер его и вернул на полку.

Для работы я получил лицензию на скрытое ношение оружия, но прежде пользовался им только во время тех редких смен, когда требовалось иметь при себе пистолет. Было странно вооружаться не ради службы, но я не представлял, что может случиться на этот раз. Мне и так придется соваться во мрак в одиночку. Не хватало еще отправляться туда с пустыми руками.

Закрепив пистолет в кобуре сзади на поясе, я опустил нижний край футболки поверх него. Оглядел себя в зеркале и немного растянул футболку, чтобы она висела свободнее и оружие было не так заметно. На лбу и шее у меня уже выступил пот. Было всего восемь утра, но при такой влажности воздуха день обещал превратиться в очередное пекло. Жара в этом году наступила необычно рано. С другой стороны, раз все остальное катилось к чертям, так почему бы и погоде не последовать этому примеру?

Меня отвлекла наша свадебная фотография на комоде рядом. Мы с Тони сидели во главе стола – она в платье, я в смокинге – и, переплетя руки, пили шампанское из бокалов друг друга. Мы выглядели невероятно молодыми, счастливыми и невинными.

Донесшийся из церкви в миле от моего дома перезвон колоколов напомнил мне о том, что сегодня воскресенье.

Я аккуратно положил фотографию изображением вниз.

* * *

Проспект Мильнера – старый, практически забытый участок заброшенной дороги неподалеку от аэропорта. В самом его конце медленно гнил остов старой фабрики. Снаружи ее стены были практически сверху донизу раскрашены граффити, участок зарос высокой травой. Повсюду лежали кучи мусора. Среди кустарника и пустых песчаных участков тут и там стояли ветхие домишки – все, что осталось от малобюджетного поселка, где несколько десятилетий назад жили работники процветающей фабрики. По большей части они были заброшены и заколочены.

Я проехал четыре мили по проспекту Мильнера, от начала до конца, выяснил, где он начинается, и обнаружил, что от старой фабрики шла грунтовая дорога, которая упиралась в асфальтированную аллею. Оттуда было меньше мили до развязки, выводящей на трассу штата.

Определившись со всеми въездами и выездами, я сделал круг и на этот раз, въехав на проспект, стал посматривать на тахометр.

Не проехав и мили, я увидел небольшой одинокий дом в окружении кустов и мертвых деревьев, точно как говорила Мамка Тутс. Установленное на бетонных блоках здание выглядело ужасающе, но все еще было обитаемым. Машины перед ним не было, но на ближайшем к дороге углу участка торчал почтовый ящик. Я посмотрел на часы. Почти девять.

Я проехал мимо, развернулся и снова подъехал к дому. Остановив машину по диагонали напротив, я перевел ручку переключения передач в режим парковки. Далекий рокот просыпавшегося города пробивался сквозь шум мотора. Эта заброшенная и забытая земля на окраине города выглядела такой пустынной, что мне стало неуютно. Тут даже если закричишь и тебя кто-то услышит, то, скорее всего, не обратит внимания. Я откинулся на сиденье и почувствовал, как кобура вжалась мне в спину. И хотя я доставал пистолет и стрелял только в тире, тем не менее, напоминание о его присутствии придало мне уверенности.

Несколько минут я наблюдал за домом, потом выбрался из машины и медленно двинулся к участку.

Солнце висело невысоко над горизонтом, едва видимое над кустарником и мертвыми деревьями, но уже палило вовсю, и воздух мерцал от подымавшегося жара. Я шел по утоптанной земляной площадке, пока тень дома не закрыла меня от лучей, потом быстро огляделся. Дом был в плачевном состоянии, двери и окна закрывали ветхие погнутые сетки. Над дверью торчала грязная лампочка, перед входом валялся древний коврик с надписью: «Добро пожаловать». Я постучал и стал ждать. Ничего. Я постучал снова. Снова ничего.

Через некоторое время я подошел к левому окну и наклонился к стеклу, прижав ладони по бокам от лица, чтобы заглянуть внутрь дома. Через сетку трудно было что-то разглядеть, да и само окно оказалось таким грязным, что все за ним виделось размытым. Отступив от окна, я постучал в третий раз.

Вдалеке на шоссе рокотали проезжающие машины. Я медленно обошел дом и заглянул на территорию позади него. Прислоненный к стене старый стол для пикников выглядел так, будто им не пользовались много лет; в углу участка стояли два небольших мусорных бака. От окружающего кустарника участок отделял еще один небольшой отрезок голой земли. От левого заднего угла дома до тонкого шеста, явно специально для этой цели воткнутого в землю в нескольких футах от стены, тянулась бельевая веревка. На веревке ничего не было, и я засомневался, что в доме кто-нибудь живет.