Рельеф сарматского круга из окрестностей Бахчисарая (II–III вв.). Воспроизведено по: Чореф, Шульц 1972: Рис. 3

На фреске из склепа Ашика, исходя из композиции, два воина, сидящие амазонкой, неуместны, ведь тут изображена атака друг на друга двух конных шеренг. Сидят по-дамски лишь воины в длинных доспехах, не предназначенных для боя в пешем строю, следовательно, они вряд ли собираются спрыгнуть с коня. Кроме того, только эти два воина имеют на шлеме кисточку[743]. Таким образом, художник выделяет этих конников среди остальных бойцов. Зачем так сидят воины, неясно. Как представляется, А. М. Стефанский не был настолько безграмотен, чтобы не знать, как сидят всадники, ведь в его время верховая езда была самым обычным видом передвижения. По-видимому, рисунок мог адекватно отразить изображение фрески. В этом случае, возможно, художник, как и А. Б. Ашик, посчитал, что эти два всадника являются изображениями женщин, отправившихся на войну вместе с мужьями[744]. В противном случае мнение М. И. Ростовцева о неправильной перерисовке пол доспеха, из-за плохой сохранности памятника, выглядит достаточно убедительным. Впрочем, возможен и другой вариант объяснения данной посадки, с нашей точки зрения совершенно неуместной в данной сцене, – мы всё же чего-то недопонимаем в древнем всадническом искусстве.

Но вернемся собственно к коню. Берлинский гиппиатрик (Hipp. Berol., 115, 2) сохранил нам и описание экстерьера коня сарматов: «Сарматская же порода не неприятная, но в своем роде грациозная и скаковая, а попросту: красивоголовая, красивошеяя, доброго размера (εὐμέγεθες), ». Эпитет εὐμέγεθες, видимо, следует переводить как «доброго размера», а не «большая», поскольку немного выше этот же источник (Hipp. Berol., 115, 1), описывая экстерьер парфянских коней, употребляет рядом слова μεγάλοὶ καὶ εὐμέγεθες. По данному описанию экстерьера сложно определить, о каком коне, небольшом степном или высоком благородном, идет речь. Все же, возможно, имеется в виду первый тип коня, поскольку порода названа «в своем роде грациозная и скаковая». Другой гиппиатрик (Hipp. Cantab., I, 18) среди многочисленных описаний экстерьеров древних коней также сохранил и краткую информацию о коне номадов, который именуется по соответствующему этническому названию: «Савроматы являются добрыми, больше иберов, право, не толстыми, но невыезженными (ἀνάγωγοι)» (ср.: Timoth. Gaz. frg. 18, 1). Следовательно, в общем, кони характеризуются по своим качествам как «добрые» (ἄριστοι). Хотя по своему росту они невелики, но все же они больше горных иберских коней, которые тут же характеризуются как «маленькие, словно некормленые» (Hipp. Cantab., I, 8). Сарматские кони, содержавшиеся целый год на подножном корму в табунах, были неупитанными и полудикими[745]. Даже зимой они добывали себе корм из-под снега (тебеневка) (ср.: Hdt., IV, 28). Поэтому сарматы и могли совершать свои набеги на Римскую империю зимой. Вероятно, и в последнем пассаже гиппиатрика опять же речь шла о степной породе коней.

Лошади сарматов, как и их предшественников-скифов, были приучены к жизни в суровых условиях зимнего времени (Hdt., IV, 28). Они даже имели сноровку действовать на льду вместе со своими ездоками. Так, уже скифы ходили походом по льду Боспора Киммерийского в земли синдов (Hdt., IV, 28). Валерий Флакк рассказывает, что экзоматы, похитив львенка или тигренка, спасались от разъяренной матери, скача по льду реки Гипанис (Южный Буг) (Flac. Argon., VI, 146–149; ср.: VI, 328–329). Не побоялись причерноморские племена даже дать конное сражение стратегу Митридата VI Неоптолему на льду Боспора Киммерийского в самом конце II в. до н. э. (Strab., II, 1, 16; VII, 3, 18)[746]. Языги зимой 173/4 г. специально перешли в неожиданное для их противников-римлян наступление, оказавшись на льду Дуная, поскольку их кони привыкли к скачке по льду (Dio Cass., LXXI, 7, 2). Речь в данном пассаже идет о легкой коннице. Напротив, в бою с римлянами в Мёзии (69 г.) кони роксоланских катафрактов скользили на оледенелом грунте (Tac. Hist., I, 79, 2–3)[747].

Об отборе масти животных у сарматов в «Берлинском гиппиатрике» читаем (Hipp. Berol., 115, 3): «А орлоподобные (ἀετογενεῖς) кони, на плечах и кукушке (καὶ τῷ κόκκυγι) признаются сарматами как лучшие. Они же являются у них скакунами, поэтому и используются у них в набегах и войнах. Все же, кто имеют это на заду, по бедрам и хвосту, не являются добрыми, но говорят, что рассматриваются ими как неподходящие, чтобы воевать на них, ибо наездник легко гибнет на них или попадает в некую трудную ситуацию». Таким образом, перед нами сарматская народная примета относительно отбора масти. К сожалению, описание самой отметины не сохранилось, и издатели текста Ойген Одер и Карл Хоппе лишь заполняют лакуну. Как видим, лучшими считались животные с горбоносой головой, напоминавшей орлиную; они имели определенную отметину или отметины на передней части тела – на плечах или «кукушке» (холке?), но не сзади – на заду и бедрах – такие кони считались строптивыми, не слушающимися всадника и должны быть отбракованы. Вероятно, источником данного сообщения являлась информация гиппиатра Апсирта, на основании сочинения которого составлена значительная часть «Берлинского гиппиатрика». Суда (s. v. Ἄψυρτος) так говорит об этом человеке: «Апсирт – Прусиец Никомидиец, воин, ходивший походом при Константине в Скифию у Истра. Он написал гиппиатрическую книгу и природную книгу об этих бессловесных и другие книги». Следовательно, Апсирт почерпнул свои сведения о навыках кочевого коневодства во время сарматского и/или готского похода Константина Великого, в армии которого он находился (332–334 гг.)[748]. Возможно, большинство сарматов специально не занималось отбором коней по масти, хотя, в принципе, это могли делать богатые коневладельцы с целью выгодно их сбыть на рынке[749].