— Тень, — проговорила я, поднося руку к его лицу. — Как мы с тобой странно встречаемся, правда? Вот только, боюсь, это наша последняя настоящая встреча.

— И почему, — медленно сказал Тень, сжимая меня в руках, — ты так думаешь?

— Потому что завтра утром, когда ты меня разбудишь, это буду уже не я, — просто сказала я. — Церон меня сломает. Прошлый сон длился минуту, но я не забуду ту тварь всю жизнь. А если Церон будет пытать меня часами? Всю ночь? Я не смогу держаться, Тень. Я не готова. Я не… не…

Я закрыла глаза.

— Я правда не могу, — прошептала я. — Не этой ночью. Пожалуйста, только не этой ночью. Я сойду с ума.

Тень молчал. Секунды длились как капли дождя.

— Тень?..

Тень опустил меня на пол всё так же безмолвно. И долго стоял, положив руки мне на плечи. Я не осмелилась его прерывать. О чём бы он ни думал, вряд ли это был способ ударить меня побольнее. Не после того, что я ему только что сказала.

А потом он сделал шаг в сторону, и его голос прозвучал ударом хлыста:

— Выйди на середину комнаты и разденься.

Я непонимающе обернулась на него:

— Что?

— Я не повторяю приказов дважды.

Я расширенными глазами смотрела на него. Но Тень не шутил.

— Время пришло, да? — язвительно произнесла я. — Будешь готовить меня к волшебному сну?

— Ты не представляешь, как права. — Его голос стал жёстче. — Мне раздеть тебя самому? У меня нет плетей, но я найду способ, чтобы заставить тебя стоять спокойно.

Под его взглядом я молча прошла встала посереди комнаты и развязала поясок халата, позволяя ему упасть — и оставаясь полностью обнажённой.

Тень бросил на мою фигуру один-единственный взгляд — и скрылся за дверью умывальной комнаты. Послышался звон фарфора и сдавленное шипение, а следом раздался удар в стену, от которого я чуть не вскрикнула.

А потом — страшная тишина.

Я кусала губы, стоя посреди комнаты. Плевать. Даже если Тень решил разнести все свои покои по камешку, меня это не касается. Не сойду с места.

Наконец дверь умывальной комнаты стукнула снова, и я перевела дух.

Тень, бледный, с сухими глазами, вышел, держа в руке фарфоровую пиалу, наполненную алой жидкостью. В пиале покачивалась тонкая кисть.

Тень подошёл ко мне, взял кисть, и с её кончика медленно упала тягучая капля.

— Это кровь, — хрипло сказала я. — Твоя кровь. И ты будешь ею рисовать. На мне.

— Очевидно.

— Что ты будешь рисовать?

Тень поднял бровь:

— Знаки. Символы стихий. В тебе нет демонического наследия, так что ты не поймёшь.

— Я чертила пентаграммы, так что я прекрасно всё знаю, — произнесла я, не отрывая взгляда от кончика кисти. — Что эти символы делают?

— Усиливают голос моей крови в тебе и глушат всё остальное. Ненадолго.

— Всё остальное… то есть кровь Церона?

— Да.

Я оторопела. Что? Он серьёзно только что сказал то, что сказал?

Смертельный враг Конте рисковал жизнью, защищая меня. Это не укладывалось в голове.

— Зачем тебе это?

— Или ты молчишь, или я передумываю.

Я захлопнула рот.

Кисть в руке Тени взлетела. Сосредоточенно глядя на изгиб моих ключиц, Тень нанёс первый мазок. Второй.

Он покрывал меня свой кровью. В этом было что-то первобытное, дикое, демоническое — и ужасно грязное.

И части меня это нравилось. Страх мешался с возбуждением, тревога — с эйфорией. Каждая линия, которую чертила узкая кисть, пока моё обнажённое тело ласкал ледяной воздух, словно манила меня принадлежать художнику полнее. Всей кожей я чувствовала, как каждый символ сковывает и разрушает что-то во мне — и одновременно высвобождает. Покоряет и делает свободной.

Словно я была девственницей для ритуала… чёрт, кажется, я именно ею и была. И Тень обладал мной — так, как считал нужным.

…Я могла прекратить это в любую минуту. Но, кажется, я этого уже не хотела.

Я стояла неподвижно, прикрыв глаза, и чувствовала, как острые символы, знакомые по пентаграммам, ложатся мне на плечи. Едва касаясь кожи, но так точно находя чувствительные точки, словно пальцы Тени принадлежали мне самой.

Часть меня безмолвно умоляла его продолжать. И я очень надеялась, что Тень эту часть не слышит.

А потом кисть исчезла, и я открыла глаза. И замерла, поймав странное, почти дикое выражение на лице Тени.

— Если уж я решился на это помешательство, — хрипло произнёс он, — я буду им наслаждаться.

Наши взгляды встретились.

— Чем именно наслаждаться? — хрипло сказала я.

Уголки губ Тени приподнялись в улыбке:

— Мелодией.

Кисть мелькнула в его руке, взлетев по дуге, как катана в бою.

А потом было безумие.

Вихрь резких мазков, полных дерзкой насмешки. Кровь, несущаяся в грохочущем танце мимо моих губ. Испарились медленные, неторопливые движения и лёгкие вкрадчивые ласки исподтишка, вдумчивое любование обнажённой грудью и стройными бёдрами. Их больше не было.

Потому что исступленная, обезумевшая кисть в руке Тени потеряла контроль.

Я задыхалась, ощущая, как пальцы Тени скользят по развилке рёбер, а необузданная фантазия кисти с неимоверной скоростью повторяет его движения, не запнувшись ни на секунду. Как символ стихии смерти ложится прямо мне на грудь, и Тень выписывает его точно и ясно, явно не испытывая ни малейшего смущения. Как кисть бесстыдно спускается ниже, подчёркивая самоуверенное господство над моим телом, и я судорожно вздыхаю. И замираю, когда кисть останавливается, дочерчивая кривую, такую похожую на вопросительный знак.

— В детстве у меня была мечта, — отрешённо произнёс Тень, оглядывая свою работу. — Защитить кого-то, рискуя жизнью. Пройти по грани, но выжить и спасти того, кто мне дорог. Дурацкая мечта. Удивлён, что от неё хоть что-то ещё осталось.

— Кого? — прошептала я. — Кого ты хотел спасти?

— Молчи.

В следующую секунду Тень шагнул мне за спину, и росчерк кисти прошёл по низу лопаток — быстро и откровенно. Кисть отпрянула, а секунду спустя я вспыхнула, ощутив, как резкие мазки ложатся на ягодицы. Внутри всё замерло, и я застыла, прислушиваясь к своим ощущениям и к сладкой дрожи, спускающейся от груди вниз к бёдрам.

Дьявол, неудивительно, что дикие демоны устраивают оргии. В крови, бушующей сейчас сплетением символов на моей коже, таилась сила, власть и невозможная острота. Если бы кто-нибудь из высших демонов захотел бы сейчас уложить меня на алтарь и принести в жертву, он бы получил не жалкие лишние годы молодости. Он бы получил бессмертие.