лица, лица… Стены смотрят оживающими в отсветах огня и тенях глазами, шепчутся голосами ночи. Все одинаковые.

Выйдя на балкон, чувствуя, как от слёз мутнеют небо, озеро и лес, Оэруиль посмотрела на ступени, где уже не было кровавых следов, однако память рисовала их слишком отчётливо.

«Я пришла сюда подумать о письме отца… Почему именно в Башню Эаринэль? Почему вспоминаю несчастного наивного Лепасура? Я ведь… Всё равно не смогу уйти. Я… пламя».

И тема Морской Звезды словно подчинилась. Лица стали не угрожающими — заинтересованными.

«И снова ночь.

Ты в камне многоликом

Вновь различаешь не жену, не дочь.

Вины чужой уж постарели крики —

Огнём их гонишь прочь.

Оставлена, забыта. Мой двойник.

Ненужная в сияющем величьи.

Весь побелел фасад. Застыл. Поник.

И не сменить ей скорбного обличья.

Она, как призрак, морок, жалкий блик».

Оэруиль ступила в центр комнаты, подняла голову, смотря на узоры, сливающиеся в очертания глаз, волос, носа и губ. Почувствовав прилив сил и небывалую лёгкость, королева зашептала, водя факелом, следя за тенями, заставляя образ на потолке стать покорным и печальным:

— Её я госпожа!

Здесь всё моё! Все призраки и тени!

Все слуги, что скитаются, дрожа!

О пол пусть бьют колени,

Посмертием и жизнью дорожа.

Огонь мне муж, любовник, верный друг.

Мой ласковый палач.

От тьмы хранит. А коль погаснет вдруг —

Предсмертным станет плач.

Я факелом черчу защитный круг.

А лица, лица… лица, как одно,

Все шепчутся во тьме.

Понять им, глупым, правду не дано —

Давно не страшно мне.

И вовсе не темно.

На щеках ощутилась влага, однако кожа осталась сухой.

«Неужели это слёзы призрака, которого обжёг мой огонь? Что ж, пусть знает: я здесь. И я — пламя!»

Не союзники

Шум леса звучал гармоничным слаженным многоголосьем, подпевая трелями птиц игривому журчанию сливающихся воедино могучих рек.

— Великий Вала Улмо! Славься, Владыка!

Эльфы говорили в унисон, слова улетали с ветром к южному порту.

— Слава тебе, Вала Улмо! Благодарим тебя за всё, что делаешь для нас и нашего народа!

Проплывающий мимо гружёный стройматериалами корабль рассёк блистающую в сиянии ночного светоча реку, на берег побежали таинственно шепчущие волны.

— Это ты во всём виноват! — вдруг набросилась на супруга леди Элиан, не обращая внимания на стоявших рядом дочерей. — Ты, владыка Оссирианда, сын славного Новэ Корабела! Ты не досмотрел за юной сестрой, судьбу которой доверил тебе отец! Ты допустил, что Тэлери Края Семи Рек отправились на службу на север к недругу нашего короля Элу Тингола! Ты выдал дочь за жестокого алчного безумца, и теперь веришь присланному из Таргелиона письму?!

Лорд Каленовэ виновато взглянул на Гаэруиль и Каленуиль, девушки сделали вид, будто заняты безмолвной беседой с владыками вод.

— Ты не веришь, что ответ на письмо прислала сама Оэруиль? — беспомощно спросил жену сын Кирдана, отчаявшись найти простое решение сложной задачи.

Когда с границы между двумя рассорившимися землями ушли воины Химринга, в Оссирианде приготовились к худшему, однако появилась и надежда, что лорду Маэдросу удалось смирить вероломного брата, и леди Элиан настояла на том, чтобы отправить дочери послание.

«Останешься в отчем доме так долго, как пожелаешь», — главное, что говорилось в приглашении для таргелионской королевы-пленницы посетить родной Оссирианд.

Родной? По крайней мере, роднее враждебной бесплодной равнины!

***

Смотря вниз с белокаменного балкона Башни Морской Звезды на трепещущую гладь озера, Оэруиль услышала голос волн, каким помнила его по детству в Эгларесте. Слушая песню Владычицы Вод, юная эльфийка представляла, как Майэ Уинэн тянется к небесному цветку, маня в объятия, а Тилион в ответ на любовь осыпает озеро серебром.

«Полуночной крови полны волны,

Привели тебя на дно когда-то.

Преданный, возвышенный, влюблённый,

Вечный странник, ты плывёшь куда-то».

— В моей жизни нет любви, — прошептала Оэруиль, переведя взгляд на факел. — Ни супружеской, ни родительской. И строки письма отца полнятся страхом, но не заботой и желанием помочь. Я не побегу от своей судьбы к тем, кто боится.

«Катится прибой

Ночью колдовской,

Шелестит волной,

Золотой волной.

Катится прибой,

Говорит с луной…»

— Любовь достаётся многим, — глаза дочери лорда Каленовэ сузились. — А трон — лишь избранным!

Изящный взмах тонкой руки швырнул факел в озеро, и пламя, описав в воздухе сияющую дугу, в короткий миг угасло в воде.

Близился рассвет.

***

— Наша дочь не вернётся и не приедет с визитом, — ещё неувереннее произнёс оссириандский лорд, — пока не будет прислано приглашение для её мужа. Лишь тогда Таргелион подумает о возможности переговоров.

— И ты считаешь, Оэруиль могла такое написать?! — глаза Элиан загорелись яростью, по щекам покатились слёзы.

— Могла, — вдруг ответила младшая дочь Каленовэ, и волны, набегающие на берег, рождённые рассекающим плоть реки кораблём, подпели эльфийке.

— Думаю, скоро придёт письмо от самого Карантира, — смотря на успокаивающуюся воду, произнёс Каленовэ. — Если слухи правдивы, на берегах Нарога продолжаются стычки. Не знаю, правильно ли это, Элиан, но если мы хотим помириться с соседом и снова общаться с дочерью, надо помочь выгонять гадких карликов из золотоносных пещер.

— Ты обезумел?! — леди ужаснулась. — Хочешь бросить свой народ на бессмысленную войну?

— Бессмысленную? — снова обречённо вздохнул лорд. — В том, что я сказал, нет смысла?

Супруга и дочери промолчали, лишь голос волн звучал по-прежнему чарующе и маняще, зазывая в ласковую тёмную глубину:

«Разделил твою судьбу фарватер

На две части: на вчера и завтра.

Разделил твою судьбу надвое,

Предпочтешь ли путь вперёд застою?

В тёмном небе Вильварин мерцает:

Это знак удачи и печали,

На любовь и царство повенчает.

Сделай шаг, и всё начнёшь сначала.

Катится прибой

Ночью колдовской,

Шелестит волной

Золотой.

Катится прибой,

Говорит с луной.

С луной…»

***

В дверях кузницы появился голый по пояс мужчина.

Он был очень странным представителем народа Синдар, и, увидев мрачного эльфа с платиново-серебристыми волосами, чертами изуродованного ожогом лица пугающе похожего на альквалондского