Михей прекрасно мог понять старосту – не хотел тот рисковать своими ради пришельцев, пускай даже помогших им. Да и что Иван Петрович мог дать друзьям? В поселке почти не осталось машин, а те, что сохранились после минувших двадцати лет и недавней битвы, были на вес золота. Потому Мишка понимал, что вскоре предстоит им опасная пешая прогулка длиной в несколько сотен километров.

* * *

Тем вечером они вдвоем с Эстетом сидели на задворках. Солнце неторопливо валилось за березовую рощу, подкрашивая взбитую пену облаков закатными цветами. Звенели комары, петухи у соседей будто соревновались в голосистости. В теплом воздухе плавал аромат трав и цветов.

– Везет людям, – выдохнул Леха. – Тихий, мирный край. Живут себе спокойно, сено косят, картошку сажают. Видели бы они, чего в других местах творится.

– И не надо им видеть, – покачал головой Михей. – Зачем? Не везде же людям по-собачьи жить. Они с этими разбойниками тоже хлебнули. Хватит им.

– Это точно, – согласился Эстет. – Мишань, далеко ведь твой дом отсюда?

– Далеко! – отвечал парень. – Другое дело – по чистым бы землям. Мы тут со старостой карту смотрели. Чита, Улан-Удэ, Иркутск – эти города точно бомбили. А значит, опять – фон, мутанты.

– Пробьемся ли?

– Не начинай!

Друг замолчал. Отведав спокойной и мирной жизни, так не хотелось снова идти по лезвию ножа, отправляться в пугающий и жуткий мир. Но по ночам, когда Михей смыкал веки, перед глазами вставала родная деревня. Терзала душу парня тоска по родине, по матери, по той жизни, которую он когда-то мечтал поменять на другую. А теперь, наоборот, за любую цену бы выкупил ту, старую жизнь.

– Лех, ты мне скажи, – встрепенулся вдруг Михей. – Я вас с Таськой тащу куда-то, а вам, может, оно и на фиг не надо? Может, вы бы тут осели, пожить спокойно хотите? А со мной помрете где-нибудь по дороге.

– Мишань, ты же знаешь. Куда ты – туда и я. Я бы, может, и тут остался – дома у меня нет, где осяду – там и дом. Но ты же здесь не сможешь.

– Не смогу, – согласился парень. – Дом каждую ночь снится. Не думал я, что так будет. Иногда проснешься – и хоть волком вой.

– Ну вот видишь, – развел руками Эстет. – Нет, все вместе пойдем. Не вытянем поодиночке. Сколько раз прорывались – и сейчас прорвемся.

– Спасибо, Леха, – Михей похлопал друга по плечу. – Ободрил. Куда я теперь без вас?

– И не начинай больше про это, – улыбнулся тот. – Кстати, чего ты там говорил о провожатых?

– Староста сказал – на лошадке подкинут сколько смогут. Километров двадцать-тридцать – все пешком меньше топать.

– А что там с этим Чернышевском? Выяснил? – вспомнил вдруг Леха.

– Говорят – аномалия. Да вообще, чего только не говорят. Такую хрень несут – уши вянут. Никто там толком и не был, только на окраинах. А уж байками кормят – кто во что горазд.

– Ох уж эти аномалии, – вздохнул Леха и отвернулся. – Куда ни плюнь.

С патронами для ружей староста хотел подсобить. С провизией было проще – Иван Петрович обещал снабдить друзей едой, поэтому Мишка не переживал. Он даже сумел уберечь тот дозиметр, что дали ему вояки из Возжаевки, – прибор еще работал. А что им еще нужно? Только вера да удача.

Михей долго изучал маршрут. Срисовал себе карту, прикидывал и рассчитывал путь так, чтобы ночевать в заброшенных населенных пунктах. Выспрашивал у Геннадия все, что местные знают о дороге на Читу. Как оказалось, те знают немного. Дальше поселка с причудливым названием Урюм никто из селян не забирался. По словам мужчины, грязные земли лежали чуть дальше.

– В Урюме тогда нашли мертвого ходока, – вещал Геннадий. – Лисы уже погрызть успели. Сам ли умер, помогли ли – не знаем. Но рисковать своими не хочется. Сам понимаешь.

Парень понимал. Потому и старался узнать как можно больше о предстоящей дороге. Он самостоятельно взял на себя роль командира их маленького отряда, и никто ему даже не перечил. Видно, и Леха, и Тайка полагались на его опыт и не хотели брать тяжелый груз ответственности на себя.

Накануне друзья намылись в бане, увязали рюкзаки с едой и вещами, по десять раз все проверили. Ужинали плотно, словно старались наесться на несколько дней вперед. Тетя Лена, жена Геннадия, наготовила от души – дышали сочным мясным ароматом щи, исходила паром молодая картошка, разносолы так и просились в рот. А потом еще блины с черничным вареньем, иван-чай с медом, домашние плюшки. Мишка думал, что не выйдет из-за стола, – так он объелся.

В последнюю ночь он долго не мог уснуть. Лежал в темноте и глядел во тьму перед собой. Звенели комары, на окраине поселка побрехивала собака. Завтра в путь. Что ждет их там, впереди? Смогут ли прорваться через зараженные земли и смертельные опасности?

Мечтая о доме, Мишка невольно проводил параллели с жителями Ксеньевки. Думал, как повезло селянам. Живут себе тихо-мирно, никого не трогают, и их никто не тревожил до появления разбойников. Работают, любят друг друга. И судьбы их уложены ровно, как дрова в поленнице. Мирный уголок, не знающий бед, – наверное, о таком сейчас мечтают многие выжившие на просторах России. А где-то испытания гнули и проверяли людей на прочность. Мишка поймал себя на мысли, что сейчас и нет никаких границ государств, про которые ему рассказывали в деревенской школе. Война изменила историю, стерла границы, перекроила жизнь на новый лад. Да и его судьбу перекроила – каждый шаг на пути давался ему дорогой ценой. За последние месяцы Михей по-другому взглянул на жизнь и научился ценить многое.

Наконец, ближе к полуночи, сон все же сморил парня. Засыпая, он видел не дом и не мать. Сегодня ему снился Байкал – огромный, словно море. Безбрежный, спокойный. Вселяющий надежду.

Провожали друзей всей небольшой деревней. К дому Геннадия вывалили все соседи – от мала до велика. Мишка даже устал жать руки и слушать прощальные напутствия. Таське, казалось, это и вовсе было в тягость. Под ногами вертелись ребятишки, гудел народ, гавкали собаки. Дружок – пес Геннадия – ластился к Михею, терся о ногу. Парень присел и потрепал пса за ухом, улыбнулся:

– Ну, пока, облай. Давай, что ли, лапу на счастье.

Пес лизнул холодным языком нос Михея, и вот это собачье прощанье показалось парню самым добрым, самым искренним. Леха уже закинул последний рюкзак и залезал на телегу. Мишке вдруг показалось, что тетя Лена смахнула слезу. Надо же – чужие они ей, а все равно плачет. Широка душа у русской женщины. Парень улыбнулся ей, и та вдруг просияла, повеселела.

Пора было отправляться.

– С богом! – сказал Геннадий и по очереди обнял всех троих. – Все, езжайте, ребят. Желаю добраться.

– Спасибо, – кивнул Михей. – И вам тут не хворать. Может, еще свидимся.

– Кто знает, – улыбнулся мужчина. – Жизнь – она такая.

Друзья уселись на телегу. Взмахнул поводьями дядя Коля – и повозка бодро покатила под горку. Махали руками взрослые, кричала ребятня. И путники махали им в ответ. Темными клубами вставала за лошадью стена пыли, разделяя настоящее и прошлое, мирную жизнь и новое, неизведанное. Ксеньевка отдалялась, скрываясь из виду. За бугром Михей обернулся и увидел торчавшие над травой крыши домиков. А потом скрылись и они. Только пыль на дороге позади них да чуть колышущееся море травы.