Анжелика подскочила, как будто ее ударили, и метнула на него бешеный взгляд. Он снова рассмеялся, закашлялся и наконец с усилием выговорил:

— Ну вот! В точности то, что я ожидал. Вы вновь преобразились в высокомерную маркизу, первую даму двора, яростную, очаровательную…

— Смогу ли я снова ею стать? — прошептала она. — Не думаю, что Средиземноморье так легко отдает свою добычу.

— Действительно, здесь люди теряют маски. Здесь разбиваются глиняные идолы, но выносит на берег чистое золото и тех, кто осмеливается бросить вызов судьбе и рассеять здешние миражи.

Как он догадался, что она думает не столько о возвращении во Францию, сколько о невозможности вновь оказаться среди роскошной версальской мишуры и превратиться в прежнюю светскую львицу?.. Та жизнь казалась далекой и призрачной, она словно увяла в сравнении с волшебством Востока.

И тут она сама поглядела в загадочные глаза пирата, ища в них ответ. Она спрашивала себя, какую власть может иметь этот человек, если несколько слов, сказанных им, так овладели ее душой. Сколько долгих дней она была сломлена, загнана, унижена! Рескатор вдруг поднял ее со дна пропасти. Он ее встряхнул, растормошил, очаровал, и она распрямилась, как росток, напоенный живительной влагой. В ее глазах ожили искорки, как в прежней спокойной жизни.

— Гордое создание, — мягко сказал он. — Вот такой я вас люблю.

Она неотрывно смотрела на него. Так молятся, так просят Бога даровать жизнь. Она даже не знала, что ее глаза лучились изголодавшейся нежностью, с какой обещают все на свете. И по мере того как взгляд Рескатора придавал ей силы, ее обезумевшее сердце успокаивалось. Головы в тюрбанах, грубые скотские лица флибустьеров под шелковыми платками словно бы задернуло пеленой тумана, музыка и шум голосов отдалились куда-то.

Она была в заколдованном круге рядом с человеком, который окружал ее безграничной предупредительностью. До нее доносились запахи Востока, которыми пропиталась одежда пирата, ароматы дальних островов и дорогой кожи его маски, табака из его длинной трубки, горячего кофе. Внезапно ее тело и душу поразила какая-то истома, тяжелая, как сон. Она глубоко вздохнула и смежила веки.

— Вам надо отдохнуть, — сказал он. — В моем загородном замке вам будет удобно. Вы очень долго не спали. А там для вас готова постель на террасе, под звездами… Мой врач-араб даст вам какой-нибудь отвар из успокоительных трав, и вы будете спать… Так долго, как вам угодно. И слушать рокот волн… и игру на арфе моего пажа-музыканта. Вас устроит такое предложение? Что вы об этом думаете?

— Я думаю, — прошептала она, — что вы не очень требовательный повелитель.

В глазах пирата мелькнуло озорство:

— А может, я однажды и стану таким. Ваша красота не такова, чтобы долго оставаться ненавязчивым… Но обещаю, что это не произойдет без вашего согласия… Сегодня же я попрошу вас только об одной малости, бесценной для меня… я хочу увидеть улыбку на ваших губах… Хочу быть уверенным, что вы больше не грустите и не испуганы. Улыбнитесь же!

Губы Анжелики приоткрылись. Глаза наполнились светом…

Вдруг раздался нечеловеческий вопль, заглушивший иные звуки, и в густеющих клубах благовоний, как призрак, возник, качаясь, маркиз д'Эскренвиль. Он размахивал саблей, и никто не отважился к нему подойти.

— Она досталась тебе! — хрипел он. — Это для тебя у нее будет лицо возлюбленной, проклятый маг Средиземноморья… А не для меня… А я — лишь Ужас Средиземноморья… Вы все слышите? Ужас… Я не маг!.. Но этого не будет. Я убью тебя…

Он сделал выпад. Рескатор швырнул ему под ноги столик с кипящим чайником. Бандит споткнулся, а его противник уже стоял с клинком в руке. Сабли скрестились. Д'Эскренвиль рубился с яростью умалишенного. Сражающиеся, расшвыривая подушки, шаг за шагом двигались к помосту. Танцовщицы с криком разбежались. Д'Эскренвиль, прижатый к подиуму, был вынужден вскочить на возвышение.

Поединок был смертельным. Черная тень против красной тени — оба дуэлянта прекрасно владели своим оружием: абордажной саблей. Служители не осмеливались вмешаться, чтобы навести порядок. Ведь Рескатор каждому подарил по двадцать серебряных цехинов и мешочек американского табака. Поэтому схватка разворачивалась в почти молитвенной тишине.

Наконец сабля Рескатора поранила кисть безумца, оружие выпало, и д'Эскренвиль забился с белой пеной в углах рта. Эривян смело бросился к нему, связал и утащил с подиума, чтобы передать на попечение Корьяно.

— Прискорбно! — сказал Рескатор, убирая саблю.

Если бы не вмешательство маленького армянина, маркиз д'Эскренвиль испустил бы дух и был бы, скорее всего, брошен на растерзание всем тем, кого он некогда продал.

Подняв обе руки, Рескатор крикнул:

— Праздник окончен!

Он раскланялся на все стороны, прощаясь по-турецки, по-итальянски и по-испански. Присутствующие начали расходиться.

Рескатор подошел к Анжелике и отвесил низкий поклон.

— Вы согласны последовать за мной, мадам?

В это мгновение она согласилась бы пойти за ним хоть на край света.

Когда они вышли на свежий воздух, пират вновь накинул на ее плечи свой богатый плащ. Она не узнала сада, по которому проходила утром.

— Ночь свежа… но как ароматна!

На площади перед невольничьим рынком на огромном костре поджаривали огромного быка, отблески огня освещали довольные лица моряков и черни, приглашенной на празднество. На улочках Кандии раздавались моряцкие песни, воздававшие честь доброму вину из Смирны. При виде Рескатора все разражались криком «Виват!»

За крышами поднялась длинная голубая ракета и упала, рассыпавшись зонтом искр. «Надо же, фейерверк…»

Но почему на лицах появилось беспокойство? Что испугало весельчаков?

Первым почуял неладное Рескатор. Покинув Анжелику, он бросился к укреплениям, нависающим над городом. В то же мгновение раздались взрывы и звон разбившегося стекла. Небо окрасилось в красноватый цвет. Тревога шла от приморских кварталов, дальнее пламя заиграло на лицах янычар, и они устремились к крепостной стене. Зазвонили колокола. Раздался крик, многократно повторяемый на всех языках:

— Пойдем! Пойдем!..

Она увидела хитроватую физиономию Вассоса Миколеса и вспомнила слова Савари: «Когда вы выйдете, будет подан сигнал голубой ракетой».

Она просила вырвать ее из рук будущего владельца, и вот старик сдержал слово.

Анжелика остановилась в нерешительности, похолодев с головы до ног и не в силах сойти с места, а маленький грек с тревогой настаивал:

— Иди же, иди!

Наконец она очнулась и последовала за ним. Они бежали по улочкам, подхваченные всесокрушающим потоком толпы, и очутились в порту.

Везде царила неописуемая толкотня. Кричали придавленные младенцы. Коты, вырвавшиеся из сутолоки, прыгали по карнизам и балконам в отблесках огня, словно когтистые джинны. Из всех глоток вырывался крик: