В полном недоумении Анжелика подняла глаза, скользя взглядом по нависшей над ней черной фигуре вплоть до устрашающей маски, в которой жили лишь глаза. В них поблескивала ирония. Он рассмеялся.

— Поднимитесь, — сказал он и протянул ей руку.

Когда он встала, подчинившись ему, он отвел волосы, в беспорядке свисавшие на ее лицо, и погладил по щеке, как непослушного ребенка.

— Продана?.. Да нет же. На этот вечер вы — моя гостья, вот и все. Выберите себе туалет.

Он указал ей на трех негритят в красных тюрбанах, держащих, как в сказке, три роскошных наряда: один — из розового фая, другой — из белой парчи и третий — из зелено-голубого атласа, украшенного перламутром, переливающимся от пламени свечей.

— Вы колеблетесь? Какая из дам не стала бы колебаться… Но так как празднество не ждет, я бы посоветовал вам вот это платье с перламутром. По правде говоря, я выбирал его для вас, поскольку слышал, что у француженки глаза цвета морской волны. В нем вы будете походить на сирену. И это почти символ. Прекрасная маркиза, спасенная из пучины!..

Она все еще молчала, и он добавил:

— …Вижу, что вас сбивает с толку вопрос, как в этой далекой Кандии можно добыть туалеты по последней версальской моде. Не напрягайте ваш маленький ум. У меня для вас много сюрпризов. Разве вы не слышали, что я — волшебник?

Ироническая складка его рта, скрытая короткой сарацинской бородкой, завораживала ее. Временами улыбка молнией освещала это пасмурное лицо. Его затрудненный и медленный голос рождал в ее сердце беспокойство, близкое к страху. Когда он обращался к ней, по спине пробегала дрожь. Она чувствовала себя совершенно не в своей тарелке.

Анжелика пришла в себя лишь тогда, когда маленькие рабы, помогавшие ей одеться, стали путаться в бантах, крючках и отворотах европейского платья. Раздраженная их неловкостью, она быстрым жестом закрепила все булавки и зашнуровала все шнурки. Эта живость не ускользнула от Рескатора. Он снова приглушенно засмеялся и закашлялся.

— Да, сила и власть привычных жестов довлеет, — произнес он, переведя дыхание. — Даже на краю могилы вы не позволите себе одеться как попало. Ах, эти француженки!.. А теперь посмотрим украшения.

Пират наклонился над ларцом, который подал ему паж, и вынул великолепное колье из лазурита. Он сам надел его ей на шею. Когда он поднял ее волосы, чтобы застегнуть замочек, она почувствовала, что его пальцы задержались на ссадинах от когтей ужасного кота. Затем он помог ей надеть серьги.

За рядом янычар, окружавших их, шум все усиливался. Пришли музыканты и танцовщицы. Появились новые подносы с фруктами и сладостями.

— Вы гурманка? — спросил Рескатор. — Желаете ли десерт из орехов?.. А пробовали вы персидскую нугу?

И поскольку она хранила молчание, проговорил:

— …Я знаю, чего вам хочется. Сейчас лакомства и все наслаждения мира вас не соблазняют. Вам хочется только одного: поплакать.

Губы Анжелики вздрогнули, к горлу подкатился комок.

— …Нет, — сказал он, — не здесь. Когда будете у меня, вы сможете выплакаться в свое удовольствие, но перед этими неверными это излишне. Вы не рабыня, вы ведь внучка Круазе, черт возьми! Посмотрите на меня.

Два сумасшедших зрачка сверлили ее и заставили поднять голову.

— Ну вот, так лучше. Посмотрите в зеркало… Сегодня вы — королева… Королева Средиземноморья. Дайте вашу руку.

Так, в княжеском облачении, положив руку на локоть Рескатора, Анжелика сошла с проклятого помоста. Все спины сгибались при ее приближении. Рескатор занял место около паши, который представлял здесь власть Великого султана, и усадил Анжелику по правую руку. В облаках благовоний, поднимающихся из курильниц, колыхались длинные воздушные покрывала танцовщиц. Они танцевали под звуки тамбуринов и нанов — маленьких трехструнных гитар, звучавших высоко и резко.

— Выпьем доброго кандийского кофе, — предложил Рескатор, протягивая ей хрупкую фарфоровую чашечку с подноса, стоявшего на низеньком столике. — Нет ничего лучше, чтобы развеять тоску и укрепить измученное сердце. Вы чувствуете этот тонкий запах, сударыня?

Анжелика приняла чашечку и выпила ее маленькими глотками. Еще на борту «Гермеса» она пристрастилась к кофе и теперь с удовольствием глотала раскаленный напиток.

Сквозь прорези маски глаза внушавшего страх пирата неотступно следили за ней. На нем была не обычная маска, что надевается на нос и закрывает только скулы. Эта доходила до самых губ. Анжелика спросила себя, какое же уродство должно скрываться под такой маской. Как женщине вытерпеть, когда над ней склонится это обтянутое черной кожей лицо, не думая, что под ним таятся чудовищные раны?.. Она содрогнулась.

— Да? — произнес пират сорвавшимся голосом, как будто его самого била дрожь. — Поделитесь же, какое чувство я у вас вызываю…

— Я спрашивала себя, неужели у вас и язык отрезан?

Рескатор откинулся назад, чтобы вволю посмеяться.

— Ну вот, наконец я слышу звук вашего голоса. И что же я узнаю? Что вы находите, будто Провидение недостаточно наказало меня. Ах! Мои враги не скупятся на штрихи, чернящие мой и так не слишком светлый облик. Будь я одноруким и безногим, это бы преисполнило их радости. А еще лучше, если бы я умер! Что касается меня, мне достаточно того, что я покрыт шрамами, как старый дуб, сотню лет битый ветрами и молниями… Но, благодарение Богу, язык у меня достаточно длинный, чтобы говорить комплименты. Признаюсь, для меня было бы страшной потерей лишиться дара речи и не быть способным воздавать хвалу самым совершенным созданиям Творца.

Наклонившись к ней, он говорил так, словно они были одни, и она чувствовала, как от блеска его огненных глаз становится теплее на сердце.

— …Скажите еще что-нибудь, мадам. У вас восхитительный голос… Признаюсь, мой не так хорош. Он был сорван, когда я пытался воззвать к тому, кто был очень далеко. Я звал, и голос сорвался…

— Кого же вы звали? — удивленно спросила она.

Он ткнул пальцем вверх, к затянутому дымом потолку.

— Аллаха!.. Аллаха в его раю… Это не близко. Моего голоса не хватило. Но зов дошел. Аллах услышал меня и вернул то, что я у него просил: жизнь.

Ей показалось, что он издевается над ней, и стало чуть-чуть обидно. Однако кофе возвратил ей силы. Она позволила себе отщипнуть кусочек лепешки.

— У меня, — заметил он, — вам подадут яства со всего мира. Из всех стран, где мне случалось побывать, я набирал людей, преуспевших в поварском искусстве. А потому могу исполнить любую причуду моих гостей.

— А у вас… есть коты? — Несмотря на все усилия, голос ее дрогнул, и последнее слово она пролепетала.

Пират сначала, казалось, удивился, но, уразумев, метнул в сторону д'Эскренвиля уничтожающий взгляд.

— Нет, у меня вы не увидите котов. Не увидите ничего, что могло бы вас обеспокоить или не понравиться вам. Есть розы… лампы… окна с видом на море. Послушайте, перестаньте дрожать, как от озноба, это вам не идет. Неужто мой друг д'Эскренвиль так запугал вас, что превратил в женщину, готовую лизать сапог своего господина?