– Какой символ?

– Тот, что выглядит как пересекающиеся полукруги.

Брус заиграл желваками:

– Сами себе намалевали. Это «два месяца» – знак Лунных Братьев. Двоих жеребчиков Толстой Бабы, сидящих подле ее засратого подземного трона, – последние слова Брус произнес громко, словно бы прямо в лицо патруля. Раздался хруст, и солдаты остановились, а потом со стуком поставили на землю копья.

– Ты к нам обращался, селюк? – спросил командир и подошел к нашему столику. Солдаты встали кругом, заслонив нас и командира от остальной улицы.

Брус чуть улыбнулся, потянувшись под полу куртки. А потом рука его внезапно выстрелила вперед, а два пальца ухватили кадык командира, словно когтями. Брус вынул из-под куртки тяжелую железную печать и сунул под нос главному. Солдаты замерли. Брус отпустил горло командира и привстал с табурета.

– Очистить щиты, – сказал. – Сейчас же!

– Да, ситар бинхом-пахан, – прохрипел командир. – Это всего лишь чтобы проще с жителями…

– Ты был сотником, ситар Тендзин? – спросил я, когда они ушли.

– Я много чего делал, Арки. Но то, что сделал только что, было глупо. Лучше пойдем отсюда. Мы привлекаем внимание.

Прогулки в город перестали быть развлечением, разбавляющим монотонность моей жизни. Сказать честно, я бы и вовсе предпочел не смотреть на него в таком состоянии. Но мы продолжали ходить. Разговаривали с людьми, прохаживались пустынными улицами, на которых, главным образом, был слышен грохот тяжелых солдатских сапог. Под стенами все так же горели костры. Отец сумел провести большой транспорт воды речными баржами, и потому всякий житель получал ежедневно свое ведро воды. Кроме того, мы доставили воду и пищу во все храмы, кроме Красных Башен, и приказали раздавать их страждущим. Мы постарались, чтобы все об этом узнали. Благодаря этому ходу, щедрость жрецов Подземной перестала быть чем-то особенным. Нескольких жрецов и монахов, пойманных на краже еды, казнили.

Питие илистой, вонючей воды из реки вызывало жестокие болезни, горячку и вздутия, что часто заканчивались смертью. И все же, несмотря на это, ежедневно были те, кто продолжал пить из реки.

А дождь все не хотел идти. День за днем вставало раскаленное, пышущее жаром солнце, и даже безоблачное небо казалось выцветшим.

Предчувствие несчастья висело и над страной, и над Облачными Палатами. В нашем храме день напролет были слышны гонги. Непрестанно возносили молитвы к Создателю, Идущему Вверх и ко всем надаку. День и ночь горели пучки жертвенных лампадок и печально свисали в безветрии молитвенные флажки.

Единственной светлой стороной моей тогдашней жизни были уроки, которые давала мне Айина. Ночами жара донимала еще сильнее, к тому же над нами постоянно висел фатум Гнева Богини, и мы день за днем получали дурные вести. Даже Ведающие были согласны, что засуха, длящаяся так долго, противоестественна. Среди этого постоянного напряжения мы оба старались забыться в бесконечных состязаниях.

Однако однажды ночью она застала меня врасплох.

Я пришел как обычно и скользнул из сада прямо в ее спальню. Айина сидела на ковре в своем вечернем платье, а рядом скромно стояла на коленях гибкая, неизвестная мне девушка. Она держала руки на коленях и неподвижно глядела большими, темно-зелеными глазами. Была моего возраста либо чуть старше и, как и я, имела красные волосы – разве что чуть темнее.

– Это Мирах, – отозвалась Айина. – Нынче ночью ты столкнешься с настоящим противником. Самое время проверить, чему ты научился.

– Айина, – возразил я ласково, – Мирах красива, но я ведь нисколько ее не знаю. Я бы предпочел урок с тобой.

– Я сказала, – отрезала она. – Таково нынче твое задание. Это всего лишь умение. Как езда верхом или сражение. Ты не знаешь, какой конь тебе достанется, и не будешь всю жизнь сражаться со своим мастером войны. Нынче ты померяешься силами с Мирах. И победишь ее.

Она взяла в руки синтар, и через момент уже казалось, что не обращает на нас ни малейшего внимания, поглощенная тихой игрой.

Мирах взяла меня за руку и проводила на возвышение ложа Айины. А потом опустила муслиновый балдахин.

– Не обращай на нее внимания, – шепнула мне. У нее был мелодичный, приятный голос. И она чудесно пахла. – И не слушай, что она говорит о битве. Это никакая не битва, это лишь любовь. Я докажу тебе, что она не имеет ничего общего с войной. Неважно, хотела она тебя унизить или испытать. Пусть получит что желает. Может, мы никогда уже не встретимся, оттого можем оставить друг другу на память немного счастья. Обними меня, господин, и забудь обо всем, а я сделаю так, чтобы ты не забыл эту ночь.

Однако я поверил Айине и решил не дать у себя выиграть. Мирах была чудесна, но я умел вернуть каждую из ее ласк многократно. Я уже научился владеть собой и не сгорать преждевременно. Когда я достиг пика, то почти тотчас сумел ответить и увидел удивление в ее изумрудных глазах. Это было нелегко и продолжалось часами, но наконец я достиг своей цели. Услышал горловые крики, совершенно другие, нежели утонченные притворные оханья, которые она издавала до того; смотрел, как она вьется подо мной, судорожно хватаясь за все, за что удастся, на ее дикие глаза и спутанные волосы, падающие на лицо. Она не притворялась. Айина научила меня, как распознать, когда женщина притворяется.

Когда она вышла, я долго лежал навзничь, не в силах шевельнуться от усталости. Чувствовал себя пустым и легким, словно облако, но притом каким-то образом грязным и униженным. Чувствовал злость на учительницу.

– Полагаю, она позволила тебе выиграть, – сказала Айина. – Но ты все равно справился неплохо.

– Ты хотела моего поражения, – рявкнул я.

– Нет, – прошептала она печально. – Я хотела вернуть мою холодность. Я – учительница.

Часто потом бывало так, что мы встречались вечером, оба печальные и полные дурных предчувствий, поскольку нам надоели засухи, угрозы, замешательства и крики завернутых в ткань жрецов на улицах. Надоели карты, стратегии и грузы воды и зерна, которых уже было неоткуда взять.

А потом мы обнимались, и не было уже ничего другого, кроме наших тел, шелка простыней, запаха ароматных масел и благовоний и черной ночи за окнами спальни.

Именно тогда я ее и победил.

В первый и последний раз.

Позже она лежала совершенно неподвижно, залитая потом, с раскинутыми ногами, дыша тяжело. Не сказала ничего.

Через какое-то время встала на постели на колени и обняла меня.

– Должен был прийти этот миг, – сказала она. – Это конец твоей учебы, Молодой Тигр. Теперь ступай, став богаче знанием, которым владеют немногие, и не забывай, чему я тебя научила. Ничему больше я не сумею тебя научить, тохимон.

Подумать только, еще три удара сердца назад я был горд собой и счастлив. Теперь же я чувствовал себя так, будто остался один в черной пустоте. Словно у меня вырвали сердце, оставив зияющую кровавую рану. Внезапно. Как провалился под лед.