– Я никого и не устраняю, Дифлорио. Контора никогда не подстрекала, не подстрекает и не будет ни подстрекать, ни тем более потворствовать терактам, совершенным отдельным лицом или группой лиц. Об этом не может быть и речи. Кроме того, как ты сказал, это не Чили.

Я хочу выразить одобрение, что он мыслит в верном ключе и что все эти вопросы на редкость деликатны, так что решать их нужно со всей аккуратностью, чтобы по возможности оставлять как можно меньше следов и сопутствующих потерь. Но тут Джонсон говорит:

– Ты прав, это не Чили. Через несколько дней это будет напоминать скорее Гватемалу, помяни мое слово.

– Что? Что ты такое сказал?

– Ты слышал.

– Боюсь, что ослышался.

– Не ослышался. А я боюсь, что этот уровень повыше тебя и Конторы. Так что не хрен меня грузить своими, блин, установками.

– Да ты…

– Да я.

– Бог ты мой. Да ты забываешь, что меня в свое время посылали в Гватемалу на несколько месяцев, следить за выборами. И как раз в это время их доморощенные психопаты с нашей экипировкой начали крошить все и вся прямо посередке. Как давно ты их обучаешь?

– Обучение не на мне. Но, по неподтвержденным данным, примерно с год.

– Значит, Кубинец. Он…

– А у тебя зажигание не такое позднее, как рассказывают.

– Сколько их?

– Да перестань, Дифлорио.

– Сколько, сукин ты сын?

– Я не из разведки, Дифлорио. Ну, а если все же прикинуть, то наберется более десятка, но меньше пары сотен – устраивает тебя такой разброс? Есть еще одна команда патриотов в Вирджинии. Дональда Кассерли припоминаешь?

– Как же, как же. Лига свободы Ямайки. Пробовал как-то поставить нас на деньги, для своей мелкой организации. А мы платить отказались, потому что он гребаный наркодилер. Так что там затевается? Второй Залив Свиней? И это когда до выборов меньше двух недель?

– Да уж, Дифлорио смотрит орлиным взором… Только не совсем в ту сторону. Это не Гватемала, потому что народ здесь поумней, и не Бразилия, потому что у людей нет желания править всей этой помойкой целиком.

– Тогда в чем цель, драть тебя в задницу?

– Не понимаю, о чем ты, Дифлорио. Если кучка людей пожелает, скажем, омочить ноги, допустим, сегодня, то это не мое дело – вмешиваться во внутренние дела.

– Срань святая. То есть, по-твоему, все намечено на сегодня?

– В такие тонкости, Барри, я не посвящен, но если б я был…

– Отзови их, Джонсон. Сейчас же, ради всего святого.

– Да я даже не знаю, кому звонить. Мой интеллектуальный уровень подсказывает, что дергаться уже по-любому поздно. Кроме того, это ведь политика федерального правительства США, направленная на…

– Засунь язык себе в жопу, Джонсон.

– Лучше я отвезу тебя домой к твоей красавице жене.

– Луис, послушай меня. Я не знаю, от АНБ ты, от «Моссада» или от кого еще, но заклинаю: сделай шаг назад и дай включиться в работу дипломатии.

– Кстати, в Эквадоре работа была сделана первоклассно.

– Заткни к херам рот и слушай меня. Мы уже, черт возьми, вложились. Нынешняя администрация это знает. Это знает директор ЦРУ. Я серьезно: с кем ты тут занимаешься трепотней? За год до этих выборов мы инвестировали свыше ста миллионов долларов. Сэл в «Нью-Йорк таймс», ЛПЯ, бог ты мой, Организация частного сектора Ямайки…

– Зачем ты меня всему этому поучаешь, Барри? Мы две стороны одной и той же монеты.

– Я – полный контраст тебе.

– Даже если эти две стороны никогда друг друга не видят.

– Мы так, блин, близки, сукин ты сын…

– Я не тот сукин сын, Дифлорио, перед которым тебе следует распинаться; для этого у тебя есть твой дружок Джорджи Буш. Кроме того, повторяю: уже слишком поздно. Иди домой, а то пропустишь сериал. А вечерком глянь новости. Думаю, будет интересно.

«Полет шмеля» по Хоуп-роуд в компании Марка Лансинга отчего-то вызывает во мне нервозность. Видно, что мазафакеру жить насрать, во всяком случае здесь, на Ямайке. Из Нового Кингстона до Хоуп-роуд мы мчимся прямо по центру улицы, потому что левее Лэнсинга просто не сдвинуть. И при этом ему хватает то ли мозгов, то ли мудей медной обезьяны покрикивать на клаксонящих ямайцев, чтобы те шли в то или иное гендерное место. Я попросту вжимаюсь в сиденье, отчасти потому, что не хочу быть замеченным в обществе Марка Лэнсинга (хотя кто меня здесь узнает), а отчасти в надежде, что если кто-нибудь в нас шмальнет, то первая пуля достанется ему. На часах семь вечера. Рабочий день в Кингстоне подошел к концу, и дорога упакована бампер к бамперу, а клаксоны гудят так, будто весь город перед тем, как сесть в машины, переругался между собой. Где-то сзади неожиданно вырастает прерывистый вой сирены, и все на дороге раздаются в стороны, кроме, само собой, Лэнсинга.

– Марк, посторонись.

– Да пошли они нах, пусть сами сторонятся.

– Марк, не вдаваясь в нюансы истории, скажу: кому-то из ямайцев доставит редкостное удовольствие начистить рыло белому.

– Пусть только попробуют…

– Шевели жопой, Лэнсинг!

– Ч-ш-ш… Ладно, ладно. Не напрягайся, брат.

Впечатление такое, будто я еду в одной машине с Грегом Брэди[112], штырь ему в забрало. Возможно, что он для Марка ролевая модель. Нашел, блин, кому подражать. Что бы этот парень ни вытворял, шумиха от него, как в чудильнике.

Мимо проносится «Скорая», и тут – в долю секунды, никак не больше, – Марк бросает машину вбок и рвет за ней следом. Мне нравится фиксировать хронометраж, когда я по-настоящему теряю дар речи, и это не для красного словца. Но при этом Лэнсинг еще и лыбится, как кретин, охваченный какой-то обворожительной идеей. Вдохновленные его примером, сзади на скорости пристраиваются еще четыре машины. Тем временем мы приближаемся к огромным воротам Певца. То есть я их пока не вижу, но знаю, что его дом отсюда всего в одном квартале. Лэнсинг делает с трассы такой резкий вираж вправо, что сквозь скрежет шин из проносящейся мимо машины доносится:

– Ипать тебя некому!

– Тебя есть кому, братан.

Мы находимся у ворот Певца. Уже стемнело, но впереди различается дерево, почти блокируя переднюю дверь. Верхний этаж отсюда смотрится так, словно покоится на его кроне. Лэнсинг два раза клаксонит и собирается сделать это в третий раз, но я кладу поверх клаксона руку. Лэнсинг с насупленным видом вылезает из машины и подходит к створке ворот, чтобы привлечь к себе внимание охранника. Тот со двора даже не выходит. Я даже не уверен, что он с Лэнсингом разговаривает, пока не слышу, как тот яростно наезжает, что, дескать, должен запарковаться внутри: «То есть как это, твою мать, снаружи? Ты вообще знаешь, с кем разговариваешь? Да я тут главный по сегодняшним съемкам! Да ты жопой своей заплатишь, если я не запаркуюсь внутри!» Охранник говорит на порядок тише – ощущение такое, что вообще помалкивает.