– Ган! – взвизгнула она и бросилась к нему навстречу.

Они обнялись прямо посреди лужи, и Артем отвернулся. Он не чувствовал ревности или досады, хотя еще мгновение назад ему хотелось, чтобы это его Саша обнимала… Он знал, каково это – встречать после долгой разлуки того, с кем ты пережил самое трудное… И знал, до чего прочны узы, связывающие тех, кто жил, путешествовал, сражался и умирал бок о бок.

Когда объятия разомкнулись, Саша плакала, а Ган улыбался.

– О, Ган, – полувыдохнула, полувсхлипнула она, – все погибли! Все, один за другим. Элли ушла, я даже не знаю, жива ли она. Остались только Инга и я. А если бы… Я бы осталась одна!

Лицо Гана дрогнуло, окаменело. Он привлек Сашу к себе, пригладил спутанные кудри – его движения были ласковыми, братскими.

– Сашка, – сказал он, покачивая ее в объятьях, как ребенка, – все позади. Если бы я знал, что там творится, пришел бы раньше.

– Да? – Она подняла на него лицо, залитое слезами.

– Конечно. – Ган мягко отстранил ее. – Я сделал бы все, чтобы помочь тебе и ребятам… Жаль, что я не знал раньше. Макс… Это сделал Тень?

Саша помотала головой:

– Нет. Не Тень.

– Хорошо, – Ган помолчал, колеблясь. – Послушай, Саша, я хочу, чтобы сейчас ты пошла к Инге и была рядом с ней… Вам обеим нужно хорошо отдохнуть. Потом мы увидимся, и я попрошу рассказать все, что знаешь, – про Тень, про устройство города, про людей в общине… Хорошо?

– Ган, мне не надо отдыхать. – В ее голосе звенела обида. – Хочу остаться с тобой. Я все расскажу сейчас.

– Не стоит, – Ган говорил мягко, но его голос был тверд. – Иди.

– Ган, – она уже не могла скрыть обиду, и даже издалека Артем разглядел, что на ее глаза навернулись слезы, – я думала, придешь ты. Почему ты отправил за нами других?

«Хороший вопрос», – подумал Артем и отвернулся.

– Посмотри, – сказал Ган, неопределенно кивая на ворота, – все это работает только потому, что я здесь. Я не имею права покидать это место – даже из-за чего-то очень важного.

Артем пошел в сторону лазарета – ему не хотелось больше смотреть на эту сцену, потому что он чувствовал: Ган нечестен. Саша смотрела на него со смешанным выражением восторга и обиды, и Артем подумал, вот так он, должно быть, выглядит, когда Кая рядом. Мысль была неприятной.

Артем почти дошел до здания лазарета – хотел узнать, как себя чувствует Инга, – когда навстречу вышла Кая. Они почти столкнулись, и Кая улыбнулась – неловко, непривычно мягко. Некоторое время они стояли друг напротив друга молча. Волосы Каи были влажными и свободно струились по плечам, свежую темно-зеленую футболку испещрили капельки воды. Кая прижимала к груди полотенце так крепко, словно пряталась за него – она выглядела непривычно беззащитной. Артем вдруг почувствовал жалость: то, что случилось ночью, – что бы это ни было – сделало ее слабее.

– Слушай, – она первой нарушила молчание, и это тоже было внове, – извини. Ты прав – мы должны держаться друг друга.

Артем почувствовал, как к горлу подкатывает ком:

– Он что-то сделал с тобой? Он… сделал тебе больно?

– Нет, нет, что ты… – Кая торопливо помотала головой. – Ничего такого… И вообще, это не твое дело, – добавила она, словно внезапно осознав, что в расспросах он зашел слишком далеко, но прозвучало это не слишком убедительно.

– Ты была у него? Я не мог тебя найти.

– Я принимала душ, – сказала Кая, выставив вперед полотенце, как щит. Но это не было ответом на вопрос.

– Ты знаешь, что ребята вернулись из города Тени? С девочками все в порядке. Они здесь.

– А, – отозвалась Кая без малейшего интереса, но Артему показалось, что она побледнела. – Это хорошо.

– Значит, мы можем идти. Ган обещал.

– Угу.

На мгновение ему захотелось хорошенько встряхнуть ее, чтобы прогнать это пугающее, отсутствующее выражение с ее лица… Чтобы она снова стала собой – сильной, знающей, как быть.

– Кая, мы уйдем? – Он с ужасом услышал, что голос дрогнул. На мгновение он представил себе, что сейчас она скажет, что остается. Он представил, как уходит один – во мрак Темного леса, заполняющего мир, с драгоценным грузом за спиной… Или смиряется, сдается, остается здесь, чтобы стать частью большой игры Гана – и наблюдать за тем, как все более чужим становится ее взгляд и все более далекими и непонятными – мысли.

– Да, уйдем, – ответила она и отвернулась.

– Кая… – облегчение, жалость к ней и себе мешали дышать.

Она остановила его взмахом руки – царственным, плавным, и он подумал, что знает, у кого она переняла этот жест.

– Мы уйдем… Сегодня. Сейчас не хочу об этом говорить, ладно? – Она помолчала, как будто хотела, чтобы Артем ее переубедил. – Собирайся. Я поговорю с Ганом. Он нам должен – с запасами, которые остались, мы далеко не уйдем.

– Я сам могу…

– Я поговорю, – настойчиво повторила Кая, и он не решился спорить.

Артем смотрел ей вслед: она шла к Гану, очень прямая, с расправленными плечами… Но ее кулаки были сжаты так сильно, что ногти впивались в мягкую кожу ладоней, оставляя багровые вмятины. С кончиков волос капала вода.

Ган сдержал обещание – велел набить их рюкзаки припасами недели на две, а то и больше. Он даже предложил им взять немного лекарств, а также отдал Кае арбалет с запасом стрел и новый нож. Но самым ценным даром была лошадь – вороная кобыла по кличке Перчинка – не самая молодая и быстрая из тех, кого можно было найти в конюшнях Агано, она все же могла с легкостью нести их рюкзаки и палатку.

Утром, проснувшись в одиночестве у потухшего камина в доме Гана, Кая обнаружила, что ночью он укрыл ее плотным шерстяным одеялом. Это мягкое серое одеяло теперь было приторочено к седлу Перчинки, и Кая с трудом удержалась от того, чтобы погладить его. Одеяло, должно быть, еще пахло костром, и Кая подумала, что скоро этот запах выветрится, рассеется в прохладном ночном воздухе, так же, как само воспоминание о ночи, которую она провела в доме Гана.

Кая ожидала, что он будет пытаться заставить ее изменить решение, и заранее боялась разговора, но все вышло совсем не так. Услышав ее решение, Ган, глазом не моргнул, лишь суховато кивнул и пообещал лично позаботиться о том, чтобы их снарядили в дорогу. Странно, но она почувствовала боль, как будто он обманул ее, – Кая тщетно убеждала себя, что нужно радоваться, что все разрешилось быстро и легко для них обоих. Ведь она решила твердо, уговоры ничего бы не изменили, только причинили бы боль – почему же тогда она чувствовала разочарование? Дедушка наверняка сумел бы объяснить это, как и все на свете, но дедушки больше не было – от него не осталось ничего, кроме хрупкой памяти – ее и Артема – и листов в днище рюкзака… Если эти листы никогда не достигнут адресатов, исчезнет и эта малость.