— Такие слова, как «благородство» и «честь», довольно странно слышать из уст такого создания, как ты, — презрительно бросила леди Хартвуд. — Если мой сын сказал, что спас тебя по любви, то ты будешь простушкой, если поверишь ему. Он эгоист и самовлюбленный нарцисс. Для него это просто очередное увлечение, которое скоро пройдет.

Элиза поежилась. Ей стало грустно и больно. Леди Хартвуд умела ткнуть пальцем в самое больное место.

Она нагнулась к девушке и зловеще прошептала:

— Мой сын не говорил тебе, сколько стоило ему твое освобождение?

— Нет, ничего, — удивилась Элиза.

— Как это благородно с его стороны! — съехидничала леди Хартвуд. — Для него, наверное, это было немалым потрясением. Хотя я думала, что он рассказал тебе, во что ему обошлась его любовь. Иного способа удержать тебя рядом у него больше не было. Он как-то намекал, что ты постепенно утрачиваешь интерес к нему, а для Эдварда нет ничего обиднее, если не он первым бросает женщину, а она его.

Наконец-то до Элизы дошел смысл слов, сказанных матерью Эдварда.

— Лорд Хартвуд заплатил вам, чтобы спасти меня?

— И очень много. С его стороны было весьма неблагоразумно хвастаться передо мной своим богатством.

Леди Хартвуд взяла вышивание и сделала один-два стежка.

— У него не было иного способа смягчить меня. Желание прожить остаток лет со всеми удобствами перевесило мое желание видеть тебя повешенной. Соглашение, которое он подписал, обеспечивает мне безбедное существование до конца моей жизни. Такова цена твоей свободы, ха-ха, юная леди. Но когда ты надоешь ему и он бросит тебя, По крайней мере тогда ты сможешь утешаться мыслью, что ни одна из его любовниц не обходилась ему во столько, во сколько обошлась ты.

Элиза отвернулась от своей мучительницы. Одна мысль, что Эдвард ради ее спасения согласился на такую жертву и ни словом не обмолвился об этом, растрогала ее, а ведь она тоже упрекала его в эгоизме. Поступок Эдварда мог совершить только великодушный человек, а не обидчивый себялюбец, которым его рисовала мать.

Элиза чуть помедлила, собираясь с мыслями. Решительно тряхнув головой, она возразила:

— Напротив, я всегда буду чувствовать себя в неоплатном долгу перед ним. Я сохраню в памяти его великодушный поступок до конца моей жизни. Но вы заблуждаетесь, думая, что он, проявляя такую неслышную щедрость, пытался заставить меня остаться с ним против моего желания. Он ни словом не обмолвился о деньгах и не пытался подчинить меня своей воле. Однако мы с ним расстанемся, как только доберемся до Лондона.

Леди Хартвуд на миг даже зажмурилась от удовольствия.

— Неужели ты поняла, что значит любить такого человека, как Эдвард? Хотя он говорил, что сделал тебе предложение, а ты отказала ему. Это правда?

— Да, правда.

— Наконец-то до тебя дошло, хоть и несколько поздновато, что мой сын не способен любить, да?

Элиза молчала.

— Ну, отвечай же. Я хочу услышать твой ответ. Чуть раньше ты пренебрегла моим советом и несла несусветную чушь, рассказывая о том, какой он на самом деле. Но видимо, ты все-таки поумнела, раз отказалась от его предложения. Ну, согласись со мной, сознайся, что Эдвард— бесчувственный, жестокий человек, не знающий, что такое любовь.

— Нет, никогда я так не думала. У вашего сына страстная, нежная душа. Он любил бы меня, если бы я ему это позволила. Причина кроется не в нем, а во мне. Я люблю его всем сердцем, но я трусиха по натуре. Мне удалось убедить его в том, что он может любить, но когда он внял моим заверениям, у меня не хватило мужества поверить в искренность его чувств.

Леди Хартвуд фыркнула:

— С какой стати тебе верить ему, если он соблазнил тебя, как и многих других? Он точное подобие своего отца. Его отец был опытным сердцеедом. Красавец. Он читал мне стихи. Он волновал чувства, а как было приятно лежать в его объятиях. В такие минуты я забывала обо всем, зато потом пожалела, очень горько пожалела.

Рассердившись, Элиза горячо возразила:

— Он совсем не похож на своего отца, хотя вы сделали все от вас зависящее, чтобы внушить ему мысль, что он такой же распутник, как и его отец. Но несмотря ни на что, ему удалось сохранить в себе источник доброты и нежности, сохранить любовь, как это ни удивительно.

Леди Хартвуд нахмурилась и с грустью обронила:

— Ему ничего не известно о его отце.

— Ты заблуждаешься, матушка, — вдруг раздался голос Эдварда, незаметно вошедшего в гостиную. — Мне многое известно о моем отце, именно о моем настоящем отце.

— Тебе рассказала миссис Этуотер? — испугалась леди Хартвуд.

— Нет, она лишь слегка намекнула, а об остальном я догадался.

— О чем вы говорите? — удивилась Элиза.

— Ты была права, Элиза, когда уверяла меня в том, что леди Хартвуд — моя настоящая мать. Твой гороскоп не солгал. Более того, ты оказалась совершенно права, когда говорила, что мое появление на свет окутывает какая-то тайна. Тайна, которая могла объяснить странное отношение ко мне моей матери.

Леди Хартвуд так и подпрыгнула в кресле.

— Эдвард! Помолчи! Нельзя говорить о подобных вещах перед посторонними.

— Ну, Элизу вряд ли можно считать посторонней. Она столько перенесла, и все из-за этой причины. Кроме того, я благодарен ей за объяснение, которое пробудило во мне дремавшие подозрения. Если бы не ее подсказка, я никогда бы не раскрыл тайну моего рождения.

Он повернулся к Элизе, и она увидела в его карих глазах такую неподдельную радость, которую раньше никогда не замечала в них. Неужели он подслушал ее слова о ее любви к нему и о ее сопротивлении этой любви? Элизе стало не по себе: а вдруг он узнал о ее подлинных чувствах, в которых она не смела признаться ему?

Стараясь говорить как можно спокойнее, чтобы не выдать своего волнения, Элиза спросила:

— Что ты узнал, Эдвард? И почему ты так этому обрадовался?

Он взял ее за руку, и от его ласкового пожатия у нее стало тепло на сердце.

— Даже не знаю, с чего начать, Элиза. Хотя, думаю, ты единственная, кто лучше всего поймет, как это важно для меня. Ты была права, рассказывая мне о том, что тебе удалось узнать из моего гороскопа. Я действительно сын леди Хартвуд. Но таким счастливым меня делает совсем другое, к моему огромному облегчению и радости, я вовсе не сын того человека, которого с детства привык считать моим отцом. Короче, я не сын Черного Невилла.

В комнате повисла тишина, лучше всего показывающая вею важность сделанного признания. Пораженная Элиза настолько растерялась, что потеряла на миг дар речи. Леди Хартвуд поднялась с кресла с блестевшими от злобы глазами и, опираясь на палку, сделала шаг навстречу сыну.

— Эдвард, опомнись. Ты хочешь, чтобы наша тайна попала в чужие руки? Может быть, тебе приятна мысль позлить меня, погубить мою репутацию. Но подумай о последствиях, которые касаются и тебя тоже.