— Погоди. Но если ты покинешь Брайтон прямо сейчас, то лишишься права на наследство.

— Я уже получил свою долю, больше мне не надо.

— А как же дом твоей матери? Ведь она потеряет его, если ты уедешь раньше оговоренного срока?

— Не волнуйся, она его ни в коем случае не потеряет. Священник, который исповедовал умирающего Джеймса официально заявил, что брат был не в здравом уме, составляя завещание на смертном ложе. Мать узнала об этом раньше меня. Вот почему она решилась нанести мне удар исподтишка.

— Но если все так, как ты говоришь, каким образом тебе удалось уговорить ее освободить меня?

— Я сделал то, что должен был сделать. — Эдвард слегка смутился. — Не будем больше говорить об этом. Когда приедем в Лондон, — он вздохнул, — я хочу предложить тебе помощь, если, конечно, ты согласишься принять ее, чтобы ты могла поселиться в любом месте, где захочешь, и жить, не испытывая ни в чем нужды. Я не буду докучать тебе своим обществом. Более того, не стану больше приставать с разными сентиментальными глупостями, которые тебе даже неприятно выслушивать.

Элиза кивнула, но не проронила ни слова. Он был прав. Ей уже не хотелось слышать его повторного предложения, потому что сейчас у нее не было ни сил, ни мужества, ни желания дать согласие. Она сидела закусив губу, чтобы не расплакаться, чувствуя на себе нежный взгляд его карих глаз. У нее невольно возникло ощущение, что его взгляд, обладающий магнетической силой, без всяких слов опять делает ей предложение и молча ждет ответа.

Она поглубже спряталась под меховой накидкой и забилась в угол кареты, как бы давая понять, что разговор закончен. Однако молчание длилось недолго. Он опять нарушил его.

— Элиза, мне не хочется говорить на эту деликатную тему, но честь требует прояснить положение дел. Хочу напомнить тебе о моем обещании относительно непредвиденных осложнений после нашей последней ночи…

— Ты широко, раскроешь кошелек и щедро вознаградишь.

— Нет, заблуждаешься.

От неожиданности Элиза тихо вскрикнула.

Неужели ее отказ пробудил в нем гнев, который она угадывала в нем? Неужели он возненавидел ее точно так же, как некогда возненавидел Эстеллу? Она справилась с волнением и, не подавая виду, равнодушно сказала:

— Я беру на себя всю ответственность за то, что совершила позапрошлой ночью. Я больше не невинная дурочка, которую ты затащил к себе в карету. Я знала, к чему может привести то наше свидание, и не собираюсь быть тебе в тягость.

— Ты не поняла меня, — прервал он ее несколько сбивчивую речь. — Ты никогда не будешь мне в тягость. Я хотел только сказать: если у тебя будет ребенок, ты должна будешь выйти за меня замуж. Я не позволю, чтобы мой ребенок рос с клеймом незаконнорожденного. Да, я знаю, ты боишься повторить судьбу твоей матери, но я докажу тебе, что я не похож на твоего отца. В случае необходимости я все устрою таким образом, что ты нисколько не будешь сожалеть о нашем браке. У меня к тебе нет и не будет никаких претензий. Ты вольна жить так, как тебе хочется. Возможно, ты права: чем скорее ты вернешься к твоей прежней жизни, тем будет лучше для нас обоих.

От его слов у Элизы на душе стало и тепло и горько. В отличие от него она уже знала, что никакого ребенка у них не будет. Сегодня утром у нее, как обычно, начались месячные. Итак, скоро они будут в Лондоне, где и расстанутся навсегда. А у нее останутся яркие воспоминания о нескольких блестящих днях, полных жизни и любви. Кроме того, в ее памяти на всю жизнь останется его лицо, светлые волосы, карие глаза. Она бросила на него исподлобья взгляд, и в колеблющихся ночных тенях его лицо выглядело как загадочная маска, которую лорд Лайтнинг надевал, когда хотел спрятать под ней подлинное лицо Эдварда Невилла.

Ей тоже захотелось хотя бы на минуту надеть подобную маску, чтобы скрыть под ней невыносимую душевную боль, но у нее не было такой маски. Как было несправедливо: чувствовать столько любви и в то же время осознавать, как это нехорошо и опасно! Открыть свою любовь, отдаться ей безрассудно означало бы навсегда связать свою жизнь с его жизнью. Слишком дорогая цена.

— Благодарю вас, ваша милость, — пробормотала Элиза.

Ее тетушка говаривала: «В жизни есть вещи, которых нам лучше не знать». Однако она ни словом не говорила о страданиях, вызванных неопределенностью и неизвестностью.

Вскоре карета подъехала к дому леди Хартвуд. Дом стоял погруженный во мрак и тишину, по его фасаду скользили ночные тени.

— Согрелась? — спросил Эдвард. — Посиди здесь, думаю, ты не испытываешь ни малейшего желания заходить туда. Я быстро, только соберу свои вещи.

— Да, я лучше подожду тебя в карете.

Она подумала, что он поцелует ее, — увы, напрасно. Эдвард выпрыгнул наружу, оставив ее наедине со своей грустью. Она уютно закуталась в меховую накидку, чувствуя, как постепенно уходят прочь вместе с ознобом и ее страхи.

От тепла ее потянуло в сон. Но вздремнуть ей не дали. Едва она удобно прикорнула в углу, как дверь кареты открылась и внутрь заглянул слуга леди Хартвуд.

— Леди Хартвуд просит вас уделить ей несколько минут.

Элиза зябко передернула плечами. Она совсем не хотела видеть ту женщину, из-за злобы которой ее арестовали.

— Леди Хартвуд не потерпит отказа, — встревоженно заметил лакей. — Она требует, чтобы вы поговорили с ней.

Элизе очень хотелось отказать, чтобы осадить зазнавшуюся гордячку, но у нее не было сил ссориться. Тем более ей уже нечего было опасаться, так как леди Хартвуд получила то, что хотела. Ну что ж, почему бы не пойти навстречу пожилой леди, тем более что это уже не имело никакого значения. Завтра она уже будет в Лондоне, вернется к прежней жизни и скорее всего больше никогда не увидится ни с лордом Лайтнингом, ни с его матерью. Пусть даже леди Хартвуд хочет ее обидеть напоследок, рядом с ней Эдвард, он сумеет защитить ее. Собравшись с духом, Элиза вылезла из кареты, и лакей проводил ее в дом.

Леди Хартвуд поджидала ее в гостиной, сидя в своем кресле. При появлении гостьи она опустила руки, в которых была какая-то вышивка, выпрямилась и взглянула на Элизу так, как будто перед ней стояла горничная, уличенная в воровстве.

— Итак, тебе удалось выбраться из незавидного положения целой и невредимой, хотя ты вполне заслуживала наказания. Ты ведь знаешь, кому обязана своим спасением: только мне. Я пригласила тебя для того, чтобы выслушать изъявления признательности. Что же ты молчишь? Неужели тебе не известно, как следует благодарить тех, кто знатнее и добродетельнее тебя?

Элиза вздрогнула и гордо выпрямилась. Она не позволит себя запугать.

— Того, кто спас меня, ваша милость, я уже поблагодарила. Я имею в виду вашего сына, именно он, а не кто иной спас меня.

— Глупышка. Наверное, по своей глупости ты полагаешь, он сделал это, потому что любит тебя.

— Ошибаетесь, я так не думаю. Ваш сын — благородный и честный человек, он поступил так, как должен был поступить.