В процессе обучения и практики врачи достигают высокого уровня профессионализма, но в том, что касается выражения сострадания или противостояния собственному страху смерти, остаются далеки от совершенства. Смерть пациентов для медиков страшна вдвойне: во-первых, она напоминает им об их собственной уязвимости, а во-вторых, является признаком профессиональной некомпетентности. Поэтому неудивительно, что профессия медика предполагает сильнейшее нежелание иметь дело со смертью. Получается, что с умирающим человеком происходит много всего, но ему или ей практически некому рассказать об этом. В современной медицине смерть присутствует везде и нигде одновременно.

Отрицание смерти медиками и близкими умирающего мешает нам понять, что некоторые очень старые люди, которые уже не надеются на выздоровление, могут хотеть умереть спокойно и естественно. Однако медработники – часто по просьбам смятенных родственников – прибегают к невероятно сложным операциям и процедурам и, не считаясь с желанием самого пациента, продлевают ему жизнь, пытаясь совладать с собственной тревогой. Они не хотят вникать в суть своих действий и осознавать, как это отражается на пациенте. Возможно, их действия продиктованы их собственными страхами. Однако подобная практика унизительна для умирающего. Она не имеет ничего общего с достойной смертью.

В современном обществе культура и медицина словно сговорились изолировать страдания, процесс умирания и смерть. Многие нормы и ритуалы, некогда призванные поддерживать, успокаивать и направлять умирающих людей, ныне забыты или потеряли свою значимость. Понятие смерти удалено из общественного сознания и включено в медицинскую сферу деятельности. Смерть и умирание теперь находятся на периферии человеческого существования.

Размышляя над этим, я понял, что меня никогда не учили многим важным вещам. В школе нам никогда не рассказывали о смерти. Вспоминая об этом сейчас, когда я перешел на новый жизненный этап, я понимаю, что эти знания, о которых все молчали, могли бы стать чуть ли не самыми важными в моей жизни. Но поскольку меня, как и многих других, этому никогда не учили, мне пришлось узнавать все на собственном опыте. Почему об этих важных вещах никто не говорит? Порой мне становится даже непонятно, зачем нам тогда школы? В них не учат любить, не учат обращаться с деньгами, не учат тому, как стать кем-либо, не учат разводиться, не учат горевать и, ко всему прочему, не учат умирать.

Возможно, я смотрю на вещи неправильно. Никакая программа обучения не сможет объяснить, что есть смерть на самом деле. Некоторым вещам невозможно научиться, их можно прочувствовать только на собственном опыте. Как однажды сказал поэт и певец Джим Моррисон: «Я не против того, чтобы умереть в авиакатастрофе. Это было бы неплохо. Я не хочу умереть во сне или в старости, или от передозировки, я хочу ощутить, что такое смерть, попробовать ее на вкус, почувствовать ее запах. Смерть дается только однажды; я не хочу пропустить ее». Наверное, стоя на пороге смерти, важно ни о чем не сожалеть. Нужно делать то, что хочется, и делать это сейчас. Пожилые люди редко сожалеют о том, что сделали, зато часто сожалеют о том, чего не сделали. Возможно, смерти боится только тот, кто о чем-то сожалеет.

В одной дзен-буддистской притче рассказывается о монахе, спросившем своего учителя: «Что есть путь?» Учитель ответил: «Человек, падающий в колодец с широко открытыми глазами». Так вот и наша задача в том, чтобы встречать смерть с широко открытыми глазами.

27. Погружение в сон

Умение хорошо жить и хорошо умереть – это одна и та же наука.

Эпикур

Только трусы оскорбляют величие смерти.

Эзоп

В смерти нет ничего выдающегося. Любой способен на это.

Джонни Роттен45

Смерть печальна и безрадостна. Советую вам не иметь с ней ничего общего.

Сомерсет Моэм

Недавно (к сожалению, с запозданием) я посмотрел фильм «Софи Шолль», основанный на реальной истории 21-летней студентки из нацистской Германии, у которой хватило мужества выступить против режима и осудить его действия. В этой картине рассказывается об организации «Белая роза», проводившей мирные антифашистские акции. Фильм посвящен последним дням Софи Шолль перед тем, как ее казнили на гильотине 22 февраля 1943 года. Несмотря на то, что в самом начале и сама Софи, и ее брат Ганс верили в то, что Гитлер сделает Германию великой страной, – и даже состояли в организации «Гитлерюгенд», – постепенно их иллюзии рассеялись. Не последнюю роль в этом сыграл их отец, мэр города Форхтенберг, понимавший, что Гитлер ведет Германию к гибели.

В детстве родители Софи часто повторяли, что нужно следовать велению сердца и делать то, что считаешь правильным. Они поддерживали все ее начинания и намерения, включая выбор профессии. После окончания школы Софи некоторое время работала воспитателем в детском саду, а затем, в мае 1942 года, поступила в Мюнхенский университет на факультет биологии и философии. Она все больше и больше разочаровывалась в гитлеровском режиме.

Несмотря на то, что все участники «Белой розы» знали о невозможности открытого несогласия с режимом, они чувствовали, что долг граждан – выступить против диктатуры правительства. Они распространяли листовки, в которых говорилось о том, что нацистский режим постепенно лишил граждан Германии свободы и теперь уничтожает их. Они сравнивали его с мифологическим персонажем Кроносом, съедавшим своих детей. В одном из текстов говорилось о том, что всем немцам пора восстать и оказать сопротивление тирании правительства.

Эти листовки оказывали потрясающий эффект на студентов. Это был первый случай внутреннего выступления против нацистского режима в Германии. Однако Софи и Ганс Шолль, а также их друзья должны были соблюдать осторожность, поскольку знали, что их ждет, попадись они в руки гестапо. Помимо разбрасывания листовок участники «Белой розы» проводили и другие акции, на­ пример, писали на стенах: «Долой Гитлера!», «Гитлер – убийца народа!» и «Свободу!». Гестапо делало все возможное, чтобы поймать участников группы.

Софи, Ганс и Кристоф Пробст были схвачены 18 февраля, когда разбрасывали листовки в Мюнхенском университете. После ареста началось настоящее испытание характера Софи. Однако пытавший ее гестаповец понял, что она никогда не признает свою неправоту, даже под страхом смерти. Моральные убеждения Софи были непоколебимы, и он знал это. Он пытался склонить ее к подписанию заявления, которое могло бы смягчить обвинение. Но она ответила отказом.

Через четыре дня после ареста участников «Белой розы» состоялся суд, на который прибыл из Берлина сам председатель Народной судебной палаты Третьего рейха. В этом фарсовом процессе, во время которого обвиняемые не имели возможности защитить себя, судья играл роль «Великого инквизитора». Он выступал от лица судьи и присяжных одновременно, и защита была бессильна.

Он разразился длинной тирадой в адрес Софи, сказав, что не может понять, что развратило студенческие умы. На это девушка ответила: «В конце концов, кто-то должен был сделать первый шаг. На самом деле очень многие согласны с тем, о чем мы писали и говорили. Просто они не осмеливаются заявлять об этом открыто, как мы. (...) Все знают, что война проиграна. Почему же вам не хватает мужества признать это?» Ее мужество, отказ склониться перед нацистской властью просто потрясают. Когда родители Ганса и Софи попытались пройти в зал суда, их не пустили. Но все слышали, как их отец воскликнул: «Однажды наступит Божий суд! Однажды они войдут в историю!»