– А вот представь ситуацию: продвинутый аквариумист попадает в психушку. У него мания величия. Все вокруг твердят: «Я – Наполеон», «Я – Ельцин», «Я – Березовский», а он: «Я – Звездчатый Ангел, самая дорогая аквариумная рыбка в мире!»

– Да уж. На месте главврача я бы постаралась продать его лже-олигарху. Исцелению это вряд ли поспособствует, но, глядишь, оба будут счастливы…

Они, как я погляжу, встают из-за столика. Жаль: я только во вкус вошел.

– Ну и как тебе сюжет?

– Сюжет хорош. Но Фраю такой, пожалуй, не пригодится.

Они смеются. А я цепенею. Смотрю, как эти двое спускаются на улицу, думаю, что надо бы броситься следом, остановить их, потребовать объяснений… Но я еще не расплатился за еду. Да и тело стало вдруг грузным, непослушным, даже чуть приподняться над стулом для него – мука, что уж говорить о стремительной атаке на веселых говорливых незнакомцев…

Минуту спустя прихожу в норму. Теперь и сам не понимаю: что это вдруг на меня нашло? Я ведь мог оставить на стуле рюкзак: вещь ценная, недешевая, официант, пожалуй, не стал бы вот так сразу снаряжать за мной погоню… Да и кто думает о такой ерунде, когда на карту поставлены все наличные вопросы жизни и смерти и, возможно, даже пара-тройка невнятных ответов? Правильно. Только законченный идиот, вроде меня.

На всякий случай высовываюсь на улицу. Внимательно оглядываюсь по сторонам. Прохожих хватает, но ни единой парочки, кроме заботливо вылизывающих друг друга котят, примостившихся на обугленном подоконнике сгоревшей квартиры. Кто сказал, что, дескать, лучше поздно, чем никогда? Поздно – это, как правило, и есть никогда. События, которые имеют значение, случаются вовремя или не случаются вовсе – вот как сейчас, например…

…сам перерезал свою пуповину.

Возвращаюсь на место. Мысленно ставлю себе здоровенный малиновый кол по поведению. Кто это там с утра обещал обрести внутреннее спокойствие и никогда больше с ним не расставаться? Ну и где же оно? Где, где…

Последовательно применяю все известные мне методы приведения себя в порядок, допустимые в общественных местах. В итоге обнаруживаю, что вполне достаточно просто подышать животом. Дешево и сердито. Надо бы не забывать этот способ…

Успокоившись, объясняю себе, что ничего трагического не произошло. Ну да, судьба вдруг свела меня с людьми, которые, вероятно, сочинили мне дополнительную судьбу. Возможно, более увлекательную, чем их собственная, но вряд ли столь же заковыристую, как та, что уже имеется в моем распоряжении. А я, как последний дурак, ничего не понял, прохлопал ушами удивительную возможность расставить несколько точек над интригующей, но, кажется, смертельно опасной буквой «i». И что с того? С какой стати я вообще решил, что задушевный разговор пойдет всем нам на пользу? Да и о чем, собственно, я стал бы с ними говорить? «Ребята, прекратите меня выдумывать?» – так, что ли? Боюсь, они от безумных поклонников вымышленного «сэра Макса» еще и не такое выслушивают. Рассказывали бы потом приятелям о психе, атаковавшем их в кафе, только и всего. Или, чего доброго, сочинили бы меня еще раз, определив на сей раз в соседи сумасшедшего аквариумиста, для пущего колорита… Вообразить страшно.

В общем, все к лучшему. Будем считать, что мне просто довелось сходить в зоопарк и одним глазком взглянуть на хищную тайну, дремлющую в клетке. Это вовсе не значит, что я был обязан перепилить решетку и выпустить чудище на волю. Пусть себе сидит взаперти. Не до него пока.

По преданию, У-шэн Лаому – мать 96 миллионов «изначальных сыновей», посланных ею на землю. Здесь они погрязли в пороках бренного мира, утратили свою изначальную природу; они обречены на вечные страдания цепи перевоплощений, не могут вернуться…

У меня на сегодняшний вечер было намечено два дела. С первым: найти нечаянно испорченный мною фрагмент реальности, – я уже справился.

Остаток дня следовало посвятить испытанию фотоаппарата. Выяснить наконец назначение этого загадочного оборудования, гуманитарного вспомоществования самому себе, которое мне надлежало получить в трудную минуту. Ну вот, получил. Зачем? Чтобы вспомнить, что в кармане у меня имеется надежная профессия, верный кусок хлеба на старости лет? Но, если верить гаданию на кофейной гуще (а по всему выходило, что сомнения – дурная трата времени и душевного топлива), у фотоаппарата имелась еще какая-то дополнительная функция. Выяснить это мне предстояло опытным путем, сегодня же. Не так уж много было в нынешней моей жизни вопросов, ответы на которые можно получить, как только заблагорассудится.

Океюшки, будем считать, что заблагорассудилось.

На всякий случай я решил отойти подальше от пожарища. Мало ли что стрясется после того, как я щелкну затвором, какая такая чудо-птичка вырвется на волю из темницы… А целенаправленно подвергать опасности один и тот же участок пространства – это казалось мне своеобразным метафизическим свинством.

В течение часа я добросовестно кружил по Москве. Словно намеревался запутать следы. В конечном счете почти заблудился. Где-то неподалеку высился самый надежный в мире ориентир Кремль, но название «Ветошный переулок» ничего не говорило ни снулому уму, ни даже чуткому сердцу. Тенистый и почти безлюдный, переулок показался мне неплохим полигоном для испытания фотоаппарата. Детей и домашних животных в окрестностях не наблюдалось. То есть в случае чего парадный вестибюль моей совести будет сверкать чистотой. Что же до дальних, темных ее углов – тут уж как получится…

Расчехлив волшебный (предположительно) «Nikon», некоторое время изучающе его ощупываю. Пальцы мои помнят устройство фотоаппарата, угадывают назначение всякой кнопки, любого рычага. Обнаруживаю, что мне откуда-то ведом смысл крошечных цифирей и значков. В некотором смятении настраиваю опции: ну, братец, сейчас поглядим, действительно ты такой профи или прикидываешься?

Да нет, вроде бы не прикидываюсь.

Оглядываюсь по сторонам в поисках подходящей жертвы. Я уже знаю, что должен снимать не городские пейзажи, не облачную пенку взбитых ветрами небес, а непременно людей. Почти вспомнил даже почему, только сформулировать не могу. Слова, как рыбьи кости, вонзаются в гортань: ни избавиться от них не могу, ни игнорировать их присутствие. В детстве в таких случаях мне приходилось глотать, не разжевывая, хлебный мякиш, а сейчас…

Сейчас я просто выбираю наугад изящный силуэт юной красотки в стильных коротеньких брючках, ковыляющей по переулку на модных высоченных платформах. Тоненькая до прозрачности брюнетка, очаровательная и нескладная, чем-то напоминающая Олив Ойл, вечную подружку мультяшного морячка Поппая, – прелесть, а не девушка! Вероятно, впервые надела эту шикарную обувь: не то ноги натерла, не то просто ходить на таких устройствах пока не выучилась… Во мне вдруг оживает художник; этот безбашенный придурок уписаться готов от восторга: лопочет, что двойной портрет девочки-тростинки и ее укороченной, кругленькой тени станет настоящим шедевром, дергает меня за рукав, теребит душу: скорее, скорее же!