— Надо съездить в две точки, сначала в Гусинку, к дому Антоши, а потом к элеватору, знаешь, где ретранслятор?

— Ну. И что там делать?

— А вот что…

* * *

Подполковник Мамонов думал о том, как действовать дальше.

«Надо съездить в Демидовку и забрать оттуда баксы. Припрятать их надо, но куда?»

Размышления Мамонова как бы зациклились: «дипломат», лопата, лесопосадка.

«Придется так и сделать. Другие варианты ненадежны. Вот жизнь пошла, некому и довериться».

Он собрался, но снова зазвонил телефон.

— Миша, он сошел с ума!

Мамонов сначала даже не узнал плачущий женский голос.

— Кто это? — удивился он.

— Это я, Валя.

Валентина Павловна Стародымова неспроста называла Мамонова просто по имени. Еще лет восемь назад отношения их были более чем близкими, а познакомились они и, как говорят в народе, «сошлись» и того раньше, лет за пятнадцать до этого разговора.

Тогда молодой опер Мамонов в первый раз вырвался на юг в бархатный сезон по профсоюзной путевке, где отдыхала и молодая, эффектная жена работника горисполкома Стародымова. Погода, природа, свобода, пусть и временная, — все способствовало началу курортного романа, который неожиданно взорвался редкой по силе чувств страстью, едва не разрушившей обе семьи.

К счастью, вернувшись в родной город, любовники как-то поостыли, одумались, хотя время от времени и продолжали встречаться на нейтральной территории. Роман окончательно угас после избрания Стародымова «бургомистром».

Валентине Павловне очень понравилась новая роль «первой леди», и ради этого она пожертвовала некоторыми личными благами, в том числе и любовником. И вот теперь этот неожиданный звонок.

Это утро для Валентины Павловны начиналось как обычно: с утра ушла на привычный «обход» — рейд на базар, по магазинам, в парикмахерскую. Муж отсыпался после ночного визита к Мамонову, и она даже не собиралась устраивать своему благоверному обычную выволочку. Ночной звонок Мамонова успокоил ее и настроил на мирный лад. По крайней мере, мужик не по бабам пошел, а уехал по делу, за сына беспокоится.

Надо сказать, что отпрыска своего, Петрушу, Валентина просто обожала, любила больше, чем мужа и дочь. Сын был очень похож на нее, и, может быть, именно это привязало ее к родному чаду всеми узелками материнской души. Чем больше он взрослел, тем больше Валентина Павловна находила в нем родных черточек, тем снисходительней относилась к его шалостям и проделкам, даже когда они начали переходить все допустимые границы.

— Ах, какой он озорник и выдумщик, — смеялась она, узнав от мужа об очередном скандале вокруг сына. — Какой он раскованный и независимый, а какое чувство юмора!

Дней десять назад, когда мужа неожиданно ночью вызвал Мамонов, Стародымова ожидала услышать от мужа что-нибудь обычное, вроде истории с облитой бензином и подожженной кошкой, подпалившей деревенские сараи, либо как с той лошадью, которую Петруша с друзьями гоняли машиной до тех пор, пока она не упала, свернув шею. Но муж вернулся домой подавленным и еле смог говорить.

— Что, что случилось? — спросила Валентина, предчувствуя на этот раз что-то страшное.

— Плохо. — Бургомистр только махнул рукой, сел в кресло и, собравшись с силами, наконец вымолвил жуткие слова, прозвучавшие как приговор:

— Он с этими двумя подонками убил человека, девушку.

Валентина почувствовала, как медленно теряет сознание. Но супругов огорчали разные вещи. Если Стародымова переживала, что сына могут посадить в тюрьму, то мэр горевал совсем по другому поводу, и чувства его были гораздо сложнее.

Новый период в жизни Александра Ивановича Стародымова начался год назад, с обычной поездки в столицу. По дороге в аэропорт у служебной «Волги» спустило колесо. На замену его ушло неожиданно много времени, опытный шофер нещадно матерился и ничего не мог понять. То начинали прокручиваться в ступице шпильки, то срезалась гайка. Кое-как прикрутив колесо, они двинулись дальше, но тут же попали в длиннющую пробку, объехать которую не было никакой возможности. В аэропорт они поспели как раз, чтобы полюбоваться на улетающий самолет.

Поднявшись совсем немного, «Ту-154» внезапно клюнул носом вниз, и на глазах у сотен человек врезался в серый бетон и взорвался.

Это было ужасно. В пламени сгорело больше сотни людей. Те, кто видел этот .адский огонь, не забудут его уже до конца своих дней.

Но один человек, наблюдавший этот местный Армагеддон, внезапно ощутил всю суетность и хрупкость человеческой жизни. Всю обратную дорогу из аэропорта Александр Иванович молчал, а затем велел водителю остановить машину у городского храма и первый раз в жизни переступил порог церкви. Ему повезло, настоятель — отец Андрей оказался человеком мудрым. Он доходчиво объяснил «бургомистру», что все то, что ему довелось увидеть на поле аэродрома, не что иное, как предупреждение небес.

— Господь не зря останавливал вас во время пути, — проникновенно вещал он.

— Из всех грешников, должных лететь на этом борту, он выбрал только вас, потому что понял, что душу вашу еще можно спасти. Надо только к этому стремиться, надо понять смысл существования вашей души в этом бренном мире, понять, что не так было в вашей жизни, и христианским смирением искупить грехи.

И Стародымова повлекло в лоно церкви с неудержимой силой. Может быть, отец Андрей и перестарался, он просто хотел приобщить еще одного выгодного прихожанина, но почти ежедневные встречи мэра с духовником заставили и самого попа приналечь на духовные книги в поисках истины, столь настойчиво требуемой новообращенным сыном Божьим.

Валентина новую ипостась мужа восприняла если не с радостью, то по крайней мере спокойно. «Может, хоть перестанет шляться по бабам», — думала она, стоя с мужем на воскресной службе и с благостным выражением лица осеняя себя крестным знамением. Позже она, большим удовольствием съездила на Валаам, а затем по собственной инициативе и в знаменитую Киево-Печерскую лавру. Но в отличие от мужа ее религиозность была наносной, поверхностной. И когда ее сын оказался в сложном положении, а попросту преступником, все благостное и божественное перестало для Валентины существовать, забылись Заповеди и поиск истины. Надо было любыми путями спасать сына от наказания! В силу вступил единственный, почти животный материнский инстинкт.

Именно Валентина Павловна настояла на том, чтобы муж во всем согласился с решением остальных родителей великосветских подлецов прикрыть дело Орловой.

Все рассуждения бургомистра о грехе содеянного их любимым чадом и неизбежности наказания воспринимались Валентиной с яростью растревоженной кобры. Когда муж все же подчинился ее истерикам и сын уехал на Канары, она успокоилась и занялась своими прежними привычными делами и благоустройством семейного гнездышка.